Лекарство для Маши

Cиддхартха спросил: «Можно ли обрести спокойствие в этом мире горя и страданий? Я подавлен пустотою земных удовольствий, и всякая чувственность мне ненавистна. Все угнетает меня, и само существование кажется невыносимым»

Америка… Как много в этом звуке…

Но для того, чтобы быть нищим, не обязательно уезжать, устраиваться на работу посудомойщиком, покупать старый «кадиллак». И вообще, зачем разочаровываться в нескольких государствах сразу? Это вряд ли даст больший диапазон эмоций: удовольствие от разочарования, жизнь благодаря разочарованию.

Сейчас 8:30, а я уже в больнице. Возня на парковке. Деревья – немые наблюдатели, – вазоны из автомобильных шин, чей-то памятник, дорожки, ведущие к разным корпусам, ступеньки в зигзагах трещин, снова деревья, небо. Пожалуй, все… Лор-отделение тульской городской больницы им. Ваныкина. Здание как здание, вот-вот рухнет, но простоит еще лет четыреста. Персонал… У двери кабинета толстая помощница врача – «медсестра» – орет на мою жену Машу, выясняя причину обращения. За что-то отчитала, вырвала из рук направление, хлопнула дверью – нормальный бесплатный сервис. Пожалуй, выйду на улицу.

Мы не познакомились? Меня зовут Илья. Имя это раздражает меня с самого детства, – скользкое, бессильное, как кисель, как говно. Сказав «Илья», хочется немедленно начать оправдываться. И перед глазами проходят стройные ряды моих неудач.

Первые воспоминания – Азовское море, то есть это теперь оно Азовское, а тогда – «Море». Я плачу пока фотограф делает мой снимок на пластмассовой лошади. Почему я плачу? Да кто меня знает! Повсюду песок и ракушки, сверху пейзаж обнимает небесная синева юга. На севере – небесная синева севера. Я плачу, потому что не хочу рождаться, но ведь я уже родился… – Ах, не плачь малыш, – успокаиваю я себя на фотографии, – не плачь, все будет хорошо.

После вспоминается детский сад. Меня волокут туда насильно… Восемь лет назад я работал в Москве, и каждый день возле нашего дома на Анненской улице проходила бабка, таща за собой на поводке упирающуюся собаку. Собака фактически сидела, а бабка, изо всех сил, дергала за поводок двумя руками, таким образом, животное перемещалось. Меня тоже водила в сад бабка. Таскала-дергала. В садике моим постоянным местом был стульчик в углу возле пианино. Я сидел там грустный, как неотправленное письмо и смотрел на Них.

Это Они устроены по-другому, или это я не такой? Это ужасно или хорошо? Страшно или удовлетворительно?

А пианино такое красивое, коричневое, полированное, наверное, волшебное, вот бы поиграть…. Я смотрю из глубины детских глаз, и маленькое мое тело не может понять то, что происходит вовне. – Это мир, физический мир, ты привыкнешь, – утешаю я себя через тридцать лет. Теперь я сижу на заднем сиденье своей старой «тойоты» в угрюмом созерцании автопарковки через запыленное окно. Как много машин!.. Наверное, все заболели, вся улица Первомайская, весь город, целый мир.