Сумеренник – цветок болотный

После монгольского нашествия их деревня с трудом возвращалась к жизни. Не приживался народ в этой, соседствующей с бескрайними и таинственными болотами, местности. Деревня иногда заметно расстраивалась, занимала весь невысокий взгорок, становилась, можно сказать, большой, но затем следовало угасание, и она практически вымирала. А тут ещё с барином не повезло. Показалось ему, что для болотной земли переизбыток народа в Соснове. Решил – и отселил лишних во вновь образованную, выгодно расположенную на Белозёрском тракте деревню Лентьево.

Название Лентьево получило из-за земли, протянувшейся лентой вдоль важной дорожной магистрали. По мысли барина, Лентьево требовало развития, в отличие от бесперспективного Соснова. Так, к середине XIX века в деревне жили всего три мужика и две приближающиеся к старости сестры-бобылихи. Если старушки вели закрытую, почти отшельниченскую жизнь, безвылазно сидя в своих избушках, стоявших наискосок друг от друга на разных посадах, то мужики, напротив, старались кучковаться, хоть и жили на приличном, по деревенским меркам, удалении.

Каждый день, примерно в одно и то же послеобеденное время, двое из них поднимались с приситского конца к дому самого возрастного из жителей деревни – Панкрата Чугуна. Поднимались друг за другом. Сначала шёл более молодой, но тоже уже записавшийся в старики, суховатого вида, вечно хворающий Демьян Глаз, получивший своё прозвание то ли за то, что ещё в молодости лишился глаза, то ли потому, что привык обходиться с той поры одним. Следом за Глазом степенной походкой деревенского учёного-философа следовал самый молодой из троицы, не вышедший ещё из возраста парней, непроходящий холостяк, смуглый кожей и чернявый волосами Дмитрий Селезень, прозванный так бог знает за какие проказы, кажется, приписываемые ещё его деду. Дмитрий был вполне разумным парнем, проучился пару лет в церковно-приходской школе в Божонке, но путь в науку не продолжил, видимо, что-то не заладилось. Однако в деревне все равно считали Селезеня не только самым молодым, но и самым образованным жителем. Даже Чугун постоянно советовался с парнем по большим и малым делам, а тот, уважая старость, делился с Панкратом Макаровичем своими познаниями во всём, даже в том, в чём сам не очень разбирался, но было важно «держать марку». И Митька держал её. Он вообще был парень последовательный и обязательный. Вся жизнь его строилась согласно расписанию, которое он сам себе устанавливал. Его старшие односельчане знали, что по воскресеньям Селезень с восходом солнца отправляется в церковь в Божонку, где после службы обязательно общается с батюшкой. О чём велись между ними разговоры, никто не знал. Даже не в меру общительный священник, не очень тщательно хранивший тайну исповеди, терпеливо молчал на этот счёт, что заставляло считать, что за этим молчанием хранится большая тайна. Молчал и Дмитрий, впрочем, никто у него не допытывался, а сам он не считал нужным рассказывать. По понедельникам парень навещал дальнего родственика в соседнем Кривоногове, а по вторникам был относительно свободен.

Сегодня как раз был вторник. Это значило, что все три мужика соберутся вместе. Собравшись, они поделятся мыслями, расскажут какие-то новости, типа той, что Матрёнина собака Жулька загрызла цыплят у Дарьи, Матрёниной сестры. Жулька со щенков была изобретательной проказницей. За это хоть и гнали ее подальше от дома жители деревни, но при этом любили и даже подкармливали кто чем может, справедливо рассуждая, что не было бы Жульки, совсем бы нечего было обсудить, а так эта вечно радостно виляющая хвостом и всей задней частью своего тела собачонка постоянно выкидывала номера, заставляющие смеяться не только малочисленных жителей деревни, но и всех людей соседних населённых пунктов, которым посчастливилось слушать рассказы о проделках Жульки.