ПРОЛОГ

В зрительном зале и за кулисами установилась тишина. Я слышала, как моё дыхание смешивалось с сердцебиением. Страшно.

Четыре ступеньки отделяло меня от сцены. Нужно сделать всего четыре шага до…

– До осознания, что пути назад нет, – в моей голове прозвучал голос Маэстро. Он рассказывал мне про эту сцену не один раз. – Когда заносишь ногу на первую ступеньку, у тебя внутри всё сжимается. На второй ступеньке возникает острое желание убежать в гримёрку, а ещё лучше из театра. На третьей молишься, чтобы не споткнуться. На четвёртой ноги дрожат так, что кажется и шага ступить не сможешь.

И вот ты на сцене. Нет, это только её задворки, скрытые тяжёлыми занавесями. Ты чувствуешь себя маленьким, никчёмным, но как только доходишь до конца занавеси, где заканчивается тень и начинается свет софитов, ты распрямляешь спину, расправляешь плечи, поднимаешь голову, шагаешь и…

Зал взрывается аплодисментами. Нет, зрители пока приветствуют музыканта. Пока ты им незнаком. Они проявили вежливость. Но какими будут их овации после твоего выступления, зависит только от тебя, от твоей игры. Сможешь ли ты своей музыкой коснуться их сердец? Затронуть струны в их душах? Какие эмоции вызовет твоя мелодия у них?

Именно об этом нужно думать, пока идёшь к стулу, стоящему в центре сцены. И каждый твой шаг разлетается глухим звуком по всему театру. Акустика в нём превосходная. Даже не нужно использовать никакой усиливающей аппаратуры. Даже в самом отдалённом месте прекрасно услышат твою игру…

И я шла к этому стулу, как к спасительному кругу в бушующем море. Я чуть повернула голову, чтобы посмотреть мельком на зрительный зал. Он был забит народом. Партер, амфитеатр, балконы, бельэтаж и даже ложи – нигде не было видно свободных мест.

Я прошлась взглядом по ближайшей ложе, и мне словно лёгкие скрутило. В ней сидел Виторио Фаррери. Рядом с ним был один из ишааров, которого я видела со своим спасителем в «Цепях». Фаррери смотрел прямо на меня. Он даже наклонился вперёд, чтобы лучше меня рассмотреть.

«Ты что творишь?» – быстрыми движениями пальцев и руки «сказал» ишаар.

Жесты под самым подбородком справа выдавали его гнев.  

Узнал! Он меня узнал. Что же делать? Если узнал Фаррери, то наш с Фиолантой обман раскроют и остальные.

Моя левая рука легла на спинку стула.

Как сделать так, чтобы на моё лицо не смотрели? В игре я не смогу проконтролировать свои волосы, которыми можно прикрыться, но вот если сесть спиной к залу…

Резким рывком я развернула стул и села спиной к залу, закинув правую ногу на левую, чтобы поставить киллиару. Отставила в сторону правую руку – этот жест мне прививал Маэстро. Он не раз отмечал, что у любого Мастера должна быть своя изюминка, отличительная особенность, которой нет у других. Пока я не признанный музыкант, то могла копировать стиль своего учителя.

– Какая грубость!

– Хамка!

– Уберите эту грубиянку!

– Какой позор!

Отовсюду полетели замечания. Их хор усиливался, пока я судорожно раздумывала над тем, что же сыграть. Градус негатива нарастал за спиной. Тихие возмущения превратились в громкие выкрики.

Замолчите! Прекратите!

Я не выдержала. Одним движением я сменила ноги, поменяв правую на левую, и перевернула киллиару. Так играть несподручно, но я оглушила зал десятком мощных аккордов.