Красная S

Пролог. Intro

Запах. Это всегда начиналоcь с запаха. Затхлый, въевшийся за полвека в кирпич сладковато-гнилостный дух подвала перебивался поднятой с пола чьим-то неосторожным сапогом едкой химией дешевого портвейна «Солнцедар», пота, страха и пыли. И еще – запах отчаяния, того самого, что густеет в воздухе, когда понимаешь, что опять что-то пошло не так.

Студия? Смехотворное название для этой убогой каменной сумки под пятиэтажкой хрущевских времен. Сквот. Бомжатник. Убежище. Храм. Они называли это по-разному, в зависимости от градуса в крови и степени веры в сегодняшний день.

Сегодня это была «Студия Звукозаписи ВИА «Красная Сперма». Над дверью висел выцветший транспарант времен перестройки, когда здесь был клуб «Прометей». Кто-то, возможно с задатками художника, замазал черной краской название ушедшего в небытие заведения и вывел кривыми буквами: «КРАСНАЯ СПЕРМА. РЕП-БАЗА». Буква «З» в «базе» почти стерлась.

В центре комнатушки – микрофон. Старый, советский, модели «Октава». Его провода, похожие на окаменевшие кишки, тянулись к гудящему, моргающему лампочками усилителю «Радиотехника», который гитарист нашел на помойке и, по его словам, «реанимировал методами диалектического материализма». Стойка была сломана и перевязана изолентой. Микрофон кренился, как пьяный мужик на паперти.

Вокалист Владлен (более известный под прозвищем Бухарчик), потный, с трясущимися руками и пылающим взглядом, припал к микрофону губами, словно дешевая шлюха к херу дальнобойщика.

Когда-то накачанное на стройплощадках огромное тело вокалиста, теперь было рыхлым мешком, набитым портвейном и обломками амбиций. Лицо – багровая топографическая карта пьянства с лопнувшими капиллярами на носу и щеках. Грязные, редкие волосы слиплись на вспотевшем лбу. Бухарчик дышал тяжело и с присвистом, а его руки, лежавшие на микрофоне, мелко и неудержимо дрожали – вечный тремор после падения с лесов и выпитых литров «Солнцедара». Одно ухо было почти глухим, поэтому он кособоко повернул голову, пытаясь разглядеть гитариста единственным зрячим глазом, в котором горел истеричный огонек последней надежды и пьяного величия. Бухарчик закашлялся, поперхнувшись слюной словно собственным революционным пылом.

– Ну что, товарищи? – прохрипел он, пытаясь поймать в полумраке взгляд гитариста. – Запишем что-нибудь! Гимн, блядь! Последний гвоздь в крышку гроба этого… этого говна капитализьму! Запись пошла? Броневик!

Гитарист Петр Бронштейн по кличке Броневик, дерганый и нервный, с вечно воспаленными глазами хорька под огромными роговыми очками, съежился у древнего кассетного магнитофона «Электроника». Он был худ, как голодный пёс, а его спина сгорбилась под невидимым грузом невостребованных знаний и вселенской несправедливости. Грязные очки сползли на кончик носа, открывая воспаленный, усталый взор книжного червя, вечно копошащегося в чужих идеях. Его тонкие пальцы с чернильными пятнами и ссадинами нервно тыкали в то место, где должна была быть кнопка REC. Она отвалилась, и Петр прижал оголенный контакт отверткой, будто детонатор самодельной бомбы. Его дешевая клетчатая рубашка была расстегнута на потной шее, а слишком большая для него кожаная куртка висела мешком, словно пародия на бунтарский дух.

– Идет… идет запись, товарищ Бухарчик! – крикнул Броневик, голос его дал петуха. – Только… только не ори так в микрофон сразу, ты его перегрузишь! Тут и так на соплях… Остальные готовы? Дед? Давид?