Гришаня рос прижимистым и работящим, частенько покрикивая на младшего брата – Костю, который был тихоней, с мечтательным взглядом и по-детски наивной улыбкой.
Отдыхают, бывало, на копне сена, закинет Костя голову вверх, и смотрит, смотрит в синее небо! При этом родниковые глаза его такие же голубые и бездонные, как и само небо. Гриша человек земной. Солнце уже к закату, а у них стог не смётан. Поэтому на правах старшего говорит:
– Костя, хватит мечтать! Поднимайся!
– Что? – встрепенётся Костя.
– Работать, говорю, пора! Не успеем до вечера!
Костя нехотя поднимается и, лениво потягиваясь, шутливо пеняет брату:
– Даже Александр Васильич своих солдат берёг, а с тобой никакого отдыху!
– Какой Лександр Васильич? – не понимает Гриша.
Костя растягивает до ушей рот и поясняет:
– Суворов! А из тебя, Гришаня, полководец никудышный! Уж если родного брата загнал, то бедных солдатиков всех до единого угробишь!
И, подняв на вилы копну, весело насвистывая, Костя укладывает сено в стог. Григорий рассуждения брательника всерьёз не принимает: чего с малого возьмёшь? Ветерок в голове у Кости! Блаженный он какой-то! Какую бы книжку ни увидел, аль газетку печатную, пока от корки до корки её не изучит – проку по хозяйству от него не жди!
Поэтому, оглаживая граблями стог с другой стороны, Григорий торопит брата:
– Шевелись! Этот закончим, может, и второй сметаем!
Но и Костя леноват только с виду. Ничего у парня из рук не вывалится, да и делает всё с умом. Правда, однообразную работу не любит, отупляет она его. А вот сено мечет играючи. Услышав же от брата команду: – Костя, лезь наверх! – принимая от Гришани копну за копной, вершину ровненько подводит к самому стожару.
– «Всё, хватит!» – кричит он сверху Гришане. – «Давай ветки!» И с тем же усердием толстым слоем обкладывает торчащий деревянный стожар ветками, спуская их по стогу, чтобы дождливой осенью вода по веткам стекала бы на землю, а не вглубь стога. Тогда и сено останется сухим.
Закончив работу, братья садятся в телегу, и застоявшаяся, отдохнувшая Ночка резво трусит в село.
После ужина Григорий собирается на вечорку, а Костя с потрёпанной книжицей, попавшей к нему в руки по случаю, лезет на сеновал, чтобы в одиночестве у открытой двери погрузиться в мир путешествий. Он читает до самой темноты.
На другом конце села наяривает гармошка, поют девчата; и вот уже слышен голос Витьки Бражникова с его частушками и припевками, которые он сам же и сочиняет. Витька – деревенский ловелас, перещупал кучу девок, а те ему всё прощают. Уж больно красив – чертяка! Волос чёрный, да кучерявый; усишки пшеничные и тоненькие; а глаза бесстыжие так и стреляют по девкам, так и стреляют – то одной подмигнёт, то другой поклон отвесит. И хотя всех прежних своих зазноб называет Витька «мочалками», желающих покрутить любовь с Витькой хоть отбавляй! Витька об этом знает и лишь похохатывает: – «Я не жадный! Сегодня одну цалую, а завтра – к другой пойду!» И хотя имён Витька не называет, но по девичьим вздохам и слезам заметно – с кем Витька провёл очередную ночь!
Григорий Витьку недолюбливает. Во-первых потому, что Витька – лентяй, а проще – голь перекатная! Витькин отец утонул по пьянке и сына своего ни к чему не приучил. Сколько Григорий Витьку знает, тот на балалайке играет, да песни поёт. А последнее время Витька решил примкнуть к большевикам: – «Я, мол, истинный пролетарьят! Мироедам скоро придёт «кобздец»! – так и говорит Витька. Это, значит, чтоб «мироедам» обиднее было! А «мироедами» Витька Бражников считает Григория с Костей, ну, и ещё десяток справных мужиков.
