Все жанры Все авторы
Пущин в селе Михайловском - Василий Авенариус

Пущин в селе Михайловском

Страниц

20

Год

—

Вспоминается та зимняя встреча в тихом селе Тригорском в Псковской губернии. Дом вдовы-помещицы Прасковьи Александровны Осиповой уютно окутывал своим теплом. На наступившем вечере, после ужина, самовар с роскошным блеском был убран из столовой, а хозяйка привела трех своих дочерей и одного гостя в гостиную. Там, на овальном столе перед удобным диванчиком, горела яркая лампа с зеленым абажуром, заслуживающая особого внимания.

Прасковья Александровна заняла свое президентское место и разложила гранпасьянс. Ее старшая дочь, Анна Николаевна Вульф, исполняла роль наблюдателя, сидя рядом с матерью, чтобы лучше разобраться в переплетении карт и, при необходимости, оказывать помощь советом. Евпраксия Николаевна, сестра Анны, была отдельно посажена в кресло, занявшись увлекательным вышиванием. Младшая сестра, Машенька, из второго брака Прасковьи, сидела на скамеечке у ног Евпраксии и не смогла оторвать глаз от нашего молодого гостя. Теплое улыбающееся лицо Машеньки свидетельствовало о том, что она с нетерпением ждет, что наш гость вновь расскажет или весело пошутит.

Такие встречи в трепетном освещении лампы и аромате английского чая создавали атмосферу тепла, уюта и общения. Это было незабываемое время, что сразу же запечатлелось в памяти всех присутствующих. Все они ощущали, что эта встреча останется в их сердцах навсегда, изображение этого вечера вышито нитками времени и сохранено в их душах.

Читать бесплатно онлайн Пущин в селе Михайловском - Василий Авенариус

I

Было то в первой половине января 1825 года. В селе Тригорском (Опочецкого уезда, Псковской губернии), в доме вдовы-помещицы Прасковьи Александровны Осиповой (урожденной Вымдонской, по первому мужу – Вульф) вечерний самовар был только что убран из столовой, и хозяйка с тремя дочерьми и единственным гостем перешли в гостиную. На небольшом овальном столе перед угловым диванчиком горела уже лампа под зеленым абажуром. Сама Прасковья Александровна расположилась на своем председательском месте, посредине диванчика, и принялась раскладывать гранпасьянс. Старшая дочь (от первого брака) Анна Николаевна Вульф подсела к матери, чтобы лучше следить за раскладкой карт и в затруднительных случаях помогать советом. Сестра ее, Евпраксия Николаевна, а между своими – Зина или Зизи, предпочла отдельное кресло, чтобы заняться каким-то вышиванием. Младшая же сестра (от второго брака), подросточек Машенька, прикорнула на скамеечке у ног Евпраксии Николаевны и, положив растрепанную головку с косичками к ней на колени, не отрывала глаз от молодого гостя, в ожидании, что-то он опять сострит или расскажет, чтобы посмеяться.

Гость этот был ближайший сосед их, Александр Сергеевич Пушкин, навещавший их чуть ли не каждый день из своего сельца Михайловского. Но оживленное настроение уже оставило Пушкина: он сидел с понурою головой в каком-то грустном раздумьи.

– У вас, Александр Сергеевич, верно, опять стихи на уме? – спросила девочка.

Пушкин очнулся и провел рукой по глазам.

– Стихи? – повторил он. – Нет… Так что-то…

Он взглянул на каминные часы и быстро приподнялся:

– Пора.

Все четыре хозяйки заговорили разом:

– Да куда же вы, Александр Сергеевич? Ведь совсем еще рано: всего девять. Посидите!

– Меня что-то тянет домой…

– А я знаю что! – объявила Машенька. – Вам надо поскорей-поскорей записать хорошенькую рифму, пока не улетела.

– Нет, у меня какое-то внутреннее беспокойство, – серьезно отвечал Пушкин, – точно предчувствие…

– Вечно у вас эти предчувствия и приметы! – заметила Евпраксия Николаевна. – А до сих пор ничего еще не сбылось.

– Кое-что уже сбылось.

– Например?

– Например, предсказание старухи ворожеи Кирхгоф в Петербурге: «Du wirst zwei Mal verbannt sein»[1], и вот я второй раз в ссылке.

– Тем лучше: в третий раз, стало быть, ни за что уже не сошлют. Живите себе и пользуйтесь жизнью.

– Да, двенадцать лет еще впереди.

– Почему же именно двенадцать?

– Потому что та же Кирхгоф предрекла мне смерть, когда мне минет тридцать семь.

– Что за пустяки! – прервала его тут Прасковья Александровна. – Сыграй-ка ему, Зина, на фортепиано что-нибудь веселенькое, чтобы разогнать его мрачные мысли.

– А я знаю, чем его удержать! – подхватила Машенька и захлопала в ладоши.

– Чем?

– Да мочеными яблоками!

– Вот это так, вернее нет средства, – улыбнулась мать. – Беги же, милочка, неси скорей, пока Акулина Памфиловна еще не улеглась.

Девочка вихрем умчалась к старухе ключнице. Но затосковавшего поэта даже перспектива любимого его деревенского лакомства на этот раз не прельстила. Он взял шапку и окончательно распростился. Дамы пошли, однако, провожать его еще до передней. Только что слуга подал ему шубу, как влетела Машенька с полным салатником моченых яблок.

– И после этого будь любезной с гостем! Я едва-едва вырвала ключи от кладовой у нашей старой ворчуньи, а он удирает! Нет, сударь мой, извольте теперь кушать!

Вам может понравиться: