Гоголь-гимназист - Василий Авенариус

Гоголь-гимназист

Страниц

90

Год

Начало этого уникального рассказа восходит к минутам двадцати до полудня 12 декабря 1823 года, когда все события разворачивались в отделении грамматистов французского языка в высших научных классах гимназии, которая находилась в прекрасном городе Нежине, в Черниговской губернии. Однако, давайте разберемся, что за место это было и что именно представляли из себя эти загадочные «грамматисты».

Если посмотреть на структуру нежинской гимназии, то можно заметить, что она состояла из девяти годических классов, которые включали шесть гимназических и три университетских уровня образования. Однако, деление на уровни касалось только научных предметов. Что касается языкового аспекта, то здесь учащихся делили на шесть разных отделений, которые были полностью независимы от уровня образования и имели свои особенности. Эти отделения включали принципистов, грамматистов, синтаксистов, риторов, пиитов и эстетиков, каждое из которых изучало соответствующую область языка или литературы. Интересно отметить, что достаточно было успешно пройти четыре отделения по языкам, чтобы получить аттестат об окончании полного курса нежинской гимназии.

Итак, события разворачиваются в этом уникальном окружении, где ученики старались овладеть языковыми навыками и литературным мастерством по классическим образцам. История, которая началась в тот декабрьский день, хранит в себе множество загадок и приключений, которые несомненно станут основой для захватывающего рассказа.

Читать бесплатно онлайн Гоголь-гимназист - Василий Авенариус

Глава первая

Домоклов меч и расстрига Спиридон

Начало действия настоящего рассказа минут двадцать до полудня 12 декабря 1823 года; место действия – отделение грамматистов французского языка гимназии высших наук князя Безбородко в городе Нежине, Черниговской губернии.

Но что такое были эти отделения «грамматистов»? Хотя десятилетий курс нежинской гимназии и состояли из девяти годичных классов – шести гимназических и трех университетских, – но такое деление касалось одних только научных предметов. По языкам воспитанники делились на шесть отделений, совершенно независимых от научных классов, а именно: на принципистов (обучающихся началам языка), грамматистов (обучающихся этимологии), синтаксистов, риторов, пиитов и эстетиков (обучающихся эстетике по классическим образцам); причем для получения аттестата об окончании полного курса достаточно было по языкам пройти четыре отделения.

Таким образом, на уроке грамматистов французского языка, с которого начинается наш рассказ, помещались мирно рядом равноуспешные в этом языке ученики второго, третьего, четвертого и даже пятого классов научного курса.

В числе этих-то пятиклассников был и сидевший на задней скамейке четырнадцатилетний подросток, бледнолицый, с задумчиво-апатичным взором, с нависшими на лоб длинными белокурыми волосами и с острым ястребиным носом. По гимназическим спискам он значился Николаем Гоголем-Яновским; товарищи же и преподаватели называли его попросту Яновским. Ни тем ни другим, разумеется, и в голову не могло прийти, что из этого необщительного, ленивого и телом и духом человечка, напоминавшего о себе другим разве какой-нибудь не совсем безобидной шалостью, выработается великий писатель-юморист.

Пока профессор, Жан-Жак Ландражен, а в нежинском переводе Иван Яковлевич Ландражин, молодой еще француз, со свойственной его нации живостью и даже с увлечением толковал сидевшим перед ним на передней скамье лучшим ученикам сухие грамматические правила, облекая их для большей вразумительности в разговорную и повествовательную форму, на задней скамье между Гоголем и соседом его, Риттером, воспитанником четвертого класса, шел вполголоса совершенно посторонний разговор.

– Ну что же, барончик? – говорил Гоголь. Или храбрости не хватает? А еще Ritter, остзейский лыцарь!

– Храбрости у меня хватит и не на такую штуку, – отвечал Риттер, голубые глаза навыкате и пухлые розовые щечки которого, однако, гораздо более напоминали вербного херувимчика, чем закаленного в бою рыцаря. – Но за что же обижать Ландражина? Он всегда вежлив с нами, никогда не бранится…

– И колами награждает!

– А тебе бы, небось, четверки, когда и в зуб толкнуть не знаешь?[1]

– Перестанете ли вы трещать, господа? – тихонько укорил болтунов сидевший по другую руку Гоголя приятель его, четырехклассник Прокопович, здоровенный малый с густым румянцем во всю щеку, за что получил от Гоголя прозвище «Красненький».

– Годи, годи, мое серденько, сам еще с нами насмеешься, – отозвался Гоголь и обратился снова к Риттеру: – Вот что я тебе скажу, Мишель: коли угодишь в потолок над самой его макушкой, можешь взять, так и быть, за чаем мою булку; а промахнешься, так отдашь мне свою. Идет?

– Идет, – сдался наконец Риттер и достал из стола заранее разжеванный клякспапир и заостренное гусиное перышко.