Полынь. Семинарист

Пятница – день во всех отношениях прекрасный. День прекрасный, а вот утро отнюдь. Каждое утро пятницы, исповедь, где сначала я сам себя корю, а потом меня корит священник. И я, и батюшка знаем, что скажет каждый из нас, поскольку грех, отпущение которого регулярно прошу, совершаю еще регулярнее.

Бессмысленно, наверное, исповедаться, когда знаешь точно, что вновь согрешишь. Но как говорят Святые Отцы «Зачем мыть посуду каждый раз, если она опять испачкается. Но ведь если ее не мыть, то пользоваться ею потом будет просто невозможно. Так и душа наша». А кто я такой чтобы спорить с Отцами.

Почему-то сегодня, вместо обычных постисповедальных увещеваний, отец Михаил пригласил меня к себе в келью-кабинет.

Отец Михаил у нас в семинарии преподает английский и арабский языки. Кабинет у него, скорее чертеж, а не кабинет: мебель, иконы, ноутбук и даже письменные принадлежности располагались так, будто расстояние между ними вымеряли линейкой и угломером. В среде семинаристов бытовало мнение, что при Советском Союзе батюшка был боевым офицером и отнюдь не образчиком покаянного смирения.

– Присаживайся. – Указал он на кресло.

В течение нескольких минут священник молча заваривал и разливал чай. Потом жестом предложил мне взять чашку, и, помолчав еще немного, сказал:

– Знаешь, что компьютерные игры формально, грехом не считаются?

– Знаю. Когда писали Каноны^>1, компьютеров не было.

– Многие прихожане и даже студенты нашей семинарии играют не меньше тебя, но не воспринимают это как грех, а если и исповедуются в этом, то на уровне раскаяния за празднословие или сплетни. Ты же в исповеди ставишь игру на первое место, будто это смертный грех. Почему?

– Я чувствую зависимость от игры, с которой не могу справиться. Точнее, не хочу с этой зависимостью справляться.

– Почему не хочешь?

– Это сложно объяснить не играющему человеку.

Ну вот как объяснить не зрячему, что такое красный цвет, подумал я, и продолжил:

– Одни психологи говорят, что игрокам в реальном мире страшно жить. В играх нет такого бремени ответственности за ошибки и, соответственно, нет страха. Другие говорят, что игроками движет обычная человеческая жажда признания, которого молодому человеку намного быстрее и проще добиться в игре. Но мне кажется, что эти два утверждения лишь незначительно объясняют то, почему играю лично я. Сам объяснить не могу не то что Вам, а даже самому себе. Если ответить просто – мне там интереснее жить, чем здесь. Там я герой.

– Ты и здесь герой.

– Да какой я герой. В первую же минуту моего первого боя получил осколок, и на том мое геройство и военная карьера закончились.

Священник серьезно, но мягко сказал:

– Эту версию знают, все кто знает тебя, причем, повторяешь ты эту легенду каждый раз слово в слово. Не перебивай! – Пресек он мой порыв сказать, что это все подтверждается документами.

Я стал нервно вращать в руке телефон.

– Андрей, поступим так, я расскажу тебе часть того, что о тебе знаю. А ты сам реши, стоит ли быть тебе со мной откровенным. Итак, Ураев Анвар. Татарин. 35 лет. Родился на Алтае. Крещен в младенчестве. В школе не блистал. Поступил в Московский Пограничный институт на факультет «Управление оперативно-розыскной деятельностью», где увлекся психологией, гипнозом и манипулированием сознанием. После первого года обучения написал рапорт о переводе на заочное отделение и отбыл служить на границу с Грузией. По прибытии к месту службы стал посещать мечеть. Спустя еще один год был задержан по подозрению в измене Родине, но при конвоировании на гауптвахту на конвой было совершено нападение боевиками Хусейна, после которого ты пропал на два года. Через два года Хусейн умер своей смертью, одновременно с ним по естественным же причинам скончался его ближайший телохранитель, а ты появился в Москве, где секретным приказом тебе присвоено звание – Герой России. Официально Ураев Анвар, погиб, подорвав себя гранатой, когда его пытался взять спецназ. О том, что ты жив и до настоящего времени являешься кадровым офицером, знают всего четыре человека, включая меня.