— Дурная девка! И что топилась! Здесь и воды-то
по колено! — сердито выговаривал шамкающий голос, вытаскивая меня из вонючей
воды, — давай плюй её.
— Кхе… не могу, — прохрипела, закашлявшись, изрыгая из
себя воду, желчь... — горло раздирает.
— Так, ведомо, нахлебалась, насилу ссадил.
— Голова… болит, — прошептала. Борясь с ужасным
головокружением и тошнотой одновременно, я попыталась открыть глаза, но
застонав от боли, прекратила бесполезные попытки.
— Голова, — снова ворчливо бормотал всё тот же
шамкающий голос, — сиганула с мостка в воду, дык темечком и приложилась.
— Врача, — снова просипела, хватаясь за чьи-то руки, —
авария, автобус упал с обрыва… там люди.
— Не уразумею, что гуторит. Агнешка ты зови тётку
сюда, пускай забирают бедовую, — последнее, что я услышала, прежде чем вновь
погрузиться во тьму.
— Отправили за мной проследить, — с усмешкой бросила,
даже не повернув головы в сторону маленькой Агнешки, я продолжила
наслаждаться первозданной красотой природы.
У подножия взгорка бежала, перебирая камешками шумная
речушка, огибая небольшие проплешины песка и необъятные валуны,
которые неведома, как здесь оказались. Безоблачное летнее небо,
царапали своими макушками вековые сосны. Прозрачный, пахнувший сладкими травами
и свежестью бор, забирался на холм, на вершине которого раскинулся
величественный дуб, пряча в своей тени двух заблудившихся барашков. Там…
где я жила, такое редко увидишь.
— Тётка Бажена запросила присмотреть за тобой, —
ответила девочка, устраиваясь рядышком со мной, — сказала, что ты совсем дурная
стала, как потопла.
— Хм…, наверное, — ухмыльнулась, посмотрев на малышку
лет семи, которая бесстрашно забралась на высокое дерево, вслед за мной.
— Дядька Силуан, давеча говорил, что замуж тебя
отдавать пора, засиделась в девках, вот и балуешь.
— И за кого?
— Не ведомо то мне, — равнодушно пожала плечами
подруга, — только зря ты топла из-за Любима, говорила тебе — сговорённый он.
— Много ты знаешь, — буркнула, поддерживая роль
обиженной девки.
— Слышала, как ходили его родичи к Велене, — упрямо проговорил
ребёнок, — а ты всё люб и свет не мил без него.
— Дура была, чего уж теперь, — согласилась с непогодам
рассудительной Агнешкой.
— Идём, а то тётка Бажена ругаться будет, скоро коровы
вернутся с выпаса, доить надо и в поле траву не всю выдрали.
— Идём, — вздохнула, в очередной раз мысленно ужасаясь
объёмом тяжёлой работы этих людей.
До выселка идти было совсем немного, спустившись
взгорка, мы, выбрались на вытоптанную тропинку и уже через пять минут вышли к
первому дому.
Как всегда, возвращаясь с моего уже не тайного места,
где я скрывалась от любопытных глаз, я на мгновении замерла, в очередной раз
неверующе посмотрев на деревню. За две недели, что здесь нахожусь, я никак не
могла привыкнуть к такому…
Бревенчатые дома, крытые дранкой или соломой. Хозяйственные
постройки — жердяные. Овины, сараи, навесы для сена, и выпирающие из земли
погреба образовывали большие дворы. Забор тоже жердяной, непонятно отчего мог
защитить, тем неимение опоясывал это довольно обширный задел земли.
Правда, не все дворы были такие, имелись здесь и
победнее. Небольшая усадьба, с одним сараем, в котором хранились и сани, и
солома, и прочий сельскохозяйственный инструмент. И скотный двор общий,
где содержались всего-то две коровёнки, лошадь, как же без неё,
да в загородке с пяток свиней.
