Мы верили

Когда то давно тут играли дети, был слышен смех, сейчас – скрежет забаррикадированного окна. Все в пыли.

И мы.

Ты медленно открываешь глаза, ощущая тяжесть в теле от недосыпа. Воздух в помещении холодный, пропитанный запахом пыли и затхлости. Сквозь щели в баррикадах пробиваются лучи слабого утреннего света, подсвечивая миллионы пылинок, кружащихся в воздухе.

Я сижу у окна, прислонившись к стене, пистолет на коленях. Взгляд скользит по улице – пусто, только ветер гонит по асфальту клочья бумаги и пластика. Изредка слышен далекий скрежет металла или крик птицы.

Поворачиваю голову в твою сторону. Ты шевелишься, но ещё не до конца проснулась. Худи сползло с плеча, обнажив бледную кожу с синяком от ремня сумки. В таких условиях даже незначительные раны заживают медленно.

– Спишь? – спрашиваю тихо, хотя знаю ответ.

Ты вздрагиваешь, мгновенно приходя в себя – рефлекс, без которого сейчас не выжить. Глаза метнулись к выходу, потом ко мне.

– Нет. Уже нет.

Я киваю, протягиваю флягу с водой.

– Пей. Через час двинемся – здесь слишком открыто.

Ты берешь её, пальцы слегка дрожат.

Заметил? Наверное. Но промолчал.

Снаружи снова скрипнуло окно.

Ветер.

Или не только он.

Ты снимаешь предохранитель, и металлический щелчок кажется неестественно громким в этой тишине. Я приподнимаюсь, прислушиваясь. Ветер? Или шаги?

– Тихо,– шепчу, даже не оборачиваясь, но знаю, что ты уже начеку.

Вспоминаю, как мы оказались здесь. Соседи. Чужие. А потом – карантин, паника, крики за дверями. Ты стучалась ко мне, когда в подъезде уже пахло кровью. Глаза широкие, руки в царапинах – «У вас есть аптечка?»

Смешно. Теперь у нас одна аптечка на двоих. И один нож. И одна фляга.

Скрежет повторился. Ближе.

Я медленно поднимаюсь, прижимаясь к стене, и жестом указываю тебе занять позицию у противоположного угла. Ты киваешь, приседаешь, ствол направлен в сторону двери.

– Если это они – стреляй без предупреждения,– бросаю шёпотом.

Но пока – тишина.

Только пыль кружится в луче света.

Как тогда, в первые дни, когда мы ещё верили, что это ненадолго.

Ржавая консервная банка с грохотом отлетает в угол, и из-под груды тряпья выскакивает серая тень. Крыса. Жирная, наглая, с облезлым хвостом. Она на секунду замирает, сверля нас чёрными бусинками глаз, будто оценивая – опасно или можно продолжить шарить по помойке?

– Чёртова тварь— бросаю я, опуская ствол.

Не они. Но адреналин всё равно медленно стекает по позвоночнику холодными каплями.

Ты фыркаешь, но пальцы всё ещё белые от напряжения на спусковом крючке.

– Хоть бы сдохла от этого дерьма, которое ест— бормочешь ты, но предохранитель всё-таки ставишь обратно.

Я хмыкаю. Год назад ты бы визжала при виде крысы. Теперь вот – только раздражение. Прогресс.

– Если повезёт – сдохнет. Если нет – эволюционирует и сожрет нас вместо консервов.

Снаружи снова ветер. Но теперь мы оба знаем – это действительно просто ветер.

Пока что.

Рассвет. Лучи пробиваются сквозь заколоченные окна.

– Идём.

Встаю, потягиваюсь – суставы хрустят, будто ржавые шестерёнки. Год в бегах не добавляет гибкости. Бросаю взгляд на тебя: ты уже на ногах, подбираешь волосы в хвост, чтобы не мешали.

– Проверь ботинки.

Ты наклоняешься, перешнуровываешь их покрепче. Знаешь, что значит потерять обувь в беге. Я тем временем сдергиваю баррикаду у двери – доски с скрипом поддаются, осыпая пол щепками.