Лёгкой жизни я просил у Бога:
«Погляди, как мрачно всё кругом».
Бог ответил: «Погоди немного,
Ты ещё попросишь о другом».
Вот уже кончается дорога;
С каждым годом тоньше жизни нить:
«Лёгкой жизни ты просил у Бога,
Лёгкой смерти надо бы просить!»
И. Тхоржевский
После окончания работы над дебютным романом «Харбин» у автора осталось неиспользованным много впечатлений и материалов о событиях и людях в китайской столице русского рассеяния.
Судьба главного героя «33 рассказов» русского поручика Сорокина похожа на штормовое море, в котором выжить было так трудно, что временами почти невозможно. Он терял близких, терялся сам, потом невероятным образом оказывался на поверхности. Об этом можно писать многотомные произведения, и они написаны – мемуары есаулов, штабс-ротмистров, полковников и генералов, статских советников, гласных городских дум и присяжных поверенных, дневники их жен; переработанные и осмысленные их детьми – разные по стилю, похожие в одном, – все они прошли через самую большую в истории русского народа беду – изгнание и утрата Родины. Они были солдатами проигравшей империи. А может быть – империй.
Их победили…
Михаил Капитонович опёрся правым боком о прилавок и смотрел на полки с пирамидами банок с красной икрой, крабами и горбушей. Под нижней полкой на полу стояли липкие даже на взгляд и пыльные стеклянные бутылки с подсолнечным маслом; видимо, когда их перевозили или в ящиках перекидывали с борта на прилавок, какая-нибудь разбивалась, обливала остальные, а потом они пылились от долгого стояния.
Уже больше года Михаил Капитонович ходит в эту орсовскую лавку и помогает хозяйке разгружать товар. Он наизусть знает драные коробки с «Беломором», мятые консервные банки, пятикилограммовые брикеты в вощёной бумаге с леденцами-«подушечками», пыль от макарон и дорожки просыпанной из худых мешков муки, но он так и не понял, почему бутылки с подсолнечным маслом, когда бы ни привезли новый ящик, всегда были липкие и пыльные. Особенно его раздражали промасленные полупрозрачные этикетки на них, с расплывшимися, почти неразличимыми жёлтыми головами подсолнухов. А Светлана Николаевна, продавщица и фактическая хозяйка этой лавки поселкового отдела рабочего снабжения, не могла на них нахвалиться: мол, а на материке как разливали масло по бидонам, так и разливают, а тут что-то новенькое, что-то, что так редко происходит в этом далеке. С другой стороны, правда, не уворуешь, но зато – оригинально, и это её радовало.
– А не забыли, завтра у вас именины, – тихо и скромно, глядя из-под русой чёлки, произнесла Светлана Николаевна, заворачивая и укладывая в авоську брусок только что отрезанного, похожего на солидол яблочного мармелада. Сказав это, она положила в авоську банку икры, банку горбуши, кирпич серого хлеба и бутылку водки; бутылку обтёрла чистой тряпицей и дунула на коричневую сургучную головку.
– Не забыли?
«Отчего же я должен забыть?» – подумал Михаил Капитонович.
Светлана Николаевна, не отводя от него глаз, оторвала кусок обёрточной бумаги, свернула из него кулёк, посмотрела в сторону стоявшего позади Михаила Капитоновича мужчины, потом присела за прилавком и стала что-то накладывать в кулёк. Михаил Капитонович услышал сухой шелест: «Свежий лук! Это по-царски!» Он положил на стол мятые деньги и брякнул в тарелочку всю мелочь, которая была у него в кармане. Светлана Николаевна отсчитала сдачу, он взялся за плетёные ручки авоськи и тоже оглянулся на мужчину за спиной. Мужчина зашёл в лавку через несколько минут после него, встал к прилавку и, пока Светлана Николаевна обслуживала Михаила Капитоновича, молча стоял и осматривал полки с продуктами. Михаил Капитонович видел его в посёлке первый раз.
