В ожидании вечности. Донбасс

Петух пропел где-то неподалёку. Странно, жаль, ненадолго.

Губы и нос болели, кожа на лице стягивалась после смачных тяжёлых ударов короткостриженого белобрысого детины с кулаками-кувалдами. Бил умеючи – и не сильно, но точно так, чтобы всё лицо опухло. Потом их командир сказал, что утром меня расстреляют. И что не сразу? Зачем до утра? Вообще-то понятно, почему, будет время подумать о «сотрудничестве», типа. Ну да, ну да, пошёл я на хер, не дождётесь, ублюдки.

Как же мои пацаны, живы ли? Вряд ли, не оставили бы меня, это точно. А были бы живы, то вместе сейчас здесь торчали.

Хотелось курить и пить. В смысле, воды. Я огляделся вокруг, меня закинули в какой-то погреб, что ли, здесь было немного прохладнее, чем в той ужасной июльской жаре. И не было мух, этих зеленых назойливых тварей, которые порой тучами тебя сопровождали. Если муха рядом, то где-то недалеко лежит труп.

Сколько сейчас времени? Четыре вечера, примерно? До рассвета уйма времени, можно что-нибудь придумать. Раньше же как-то везло. Часы жалко, хорошие были, надёжные. И ловики мои трофейные сняли, суки.

Я встал и прошелся вдоль кирпичных стен, заставленных пустыми деревянными стеллажами, местами проломленных и разобранных. Поднял одну из деревяшек, осмотрел её – хлипкая слишком. Огляделся. Наверное, раньше эти закрома ломились от солений, варений и прочих кулинарных шедевров хозяев этого погреба. Интересно, живы ли они? Дай Бог.

В полумраке было даже немного спокойнее, чем на улице, где яркий свет резал больные глаза. Я потрогал местами отштукатуренную стену, нащупал что-то, присмотрелся, насколько это было возможно опухающими глазами. На стене выцарапанная надпись: «Здесь был Вася». Кто это написал? Тоже пленный, или малец какой, когда залез за вареньем поживиться? Улыбнуло. Улыбнуло то, что здесь встретилась эпичная на все времена надпись истинно русского человека. Здесь, на Украине.

Плен. Не думал, что окажусь в такой ситуации. На всякий случай всегда одна граната для себя, но тут не успел. Взрыв, темнота, тишина, а потом быстрая езда по ухабам куда-то там. Глаза стянуты скотчем, руки тоже, во рту привкус крови, в ушах дикий звон и пульсация, которая порой с ума сводила. И тошнота, и дрожь во всём теле. Погано… И немой вопрос: «Как же так, Витька, почему это со мной?».

А потом допрос, белобрысый ублюдок, молоток в его руках и раздробленные пальцы на левой руке. Моей руке. Сейчас она пульсирует, я не чувствую пальцев, я чувствую всю кисть, как единый горящий и распухающий элемент своего тела.

Удары в лицо, в губы, в нос, в челюсть, в ухо. В ухо самое неприятное, там и так пульсирует. И вспышки, во время каждого удара. Ну да ладно, и не такое бывало. Выберусь – убью этого альбиноса, тем же молотком забью.

Я вновь огляделся. Помещение примерно три на четыре метра, вверху, под сводом потолка, два небольших, без стёкол, оконца на противоположных стенах. Зачем они, если это погреб, как я думал. Старая деревянная дверь. В углу ворох какой-то одежды, на полу разбитые стеклянные банки, ржавые крышки и старые пожелтевшие газеты. Ходить надо осторожнее, ноги можно посечь осколками.

Я собрал в углу в подобие лежака одежду, сел и прислонился спиной к прохладной стене. Пить охота. И курить. Как же пацаны, где они, что с ними?