Иногда мы по целым дням шли сквозь метель, почти не делая остановок, пока не возвращались в убежище без окон и не засыпали как убитые. Иногда солнце палило так нестерпимо, что кожа на голове покрывалась волдырями, и мы не решались выходить наружу до самого вечера. Мы вечно недоедали, хотя постоянно устраивали вылазки за энергетическими батончиками и водой в бутылках. Только такая вода и годилась для питья, ведь реки и озера были отравлены химикатами и кровью мертвецов.
Мы создавали кланы, чтобы не стать жертвой людоедов, а по временам объединялись ради высшего блага и освобождали тех, кто попал к ним в плен. Эти спасательные экспедиции да непрочные узы между членами кланов – вот и все, что оставалось в нас человеческого и напоминало о прошлом – таком далеком, что у меня не сохранилось о нем никаких воспоминаний. Мы никогда не разговаривали о своих страхах или о катастрофе, уничтожившей нашу цивилизацию. И чем дольше мы так жили, тем меньше я ощущала себя человеком.
Временами я не находила сил даже на то, чтобы составить осмысленную фразу, и выражала скрытые внутри чувства молчанием да отрывистыми командами. Временами просыпалась и не могла понять, где нахожусь. Бывало это редко, но в подобные минуты меня начинали одолевать вопросы. Когда я в последний раз ела? Сколько провалялась в отключке? Кем была до того, как превратилась в жалкое существо, зацикленное на выживании? Какую бы жизнь я ни вела до катастрофы, у меня не осталось о ней ни единого воспоминания.
Мы называли свой новый мир Пустошью, а себя – выжившими. Питались обычной пищей – не человеческим мясом. Ради друзей мы готовы были пойти на убийство или на смерть. От них мы ждали того же, поэтому к выбору клана подходили особенно тщательно. В наше время лишняя осторожность не помешает.
Но даже узы между членами клана не вечны. Когда пропала Миа, которая была со мной три года – с тех самых пор, как я очнулась в этом мире отравленной воды, иссушенной почвы и хаоса, – я начала спрашивать себя: а стоит ли подобная жизнь того, чтобы за нее бороться? Каждый раз, как я вспоминала о подруге, хотелось закрыть глаза и навсегда погрузиться в сладостно-горькую тьму забвения.
Иногда мне снилось, будто я – вовсе не я, а другой человек. Темноволосая девушка, которая не знает ни голода, ни жажды, ни страха перед людоедами, потому что в ее мире ничего этого нет.
Август
Я чувствую землистый запах надвигающейся грозы. Он пропитывает соседние здания, сочится сквозь разбитые окна, крошащийся кирпич и покореженный металл, смешивается с вонью, которой несет от сгоревшего музыкального магазина в двух кварталах отсюда. На прошлой неделе мы совершили набег на сувенирную лавочку через дорогу от того места. Тела четырех ютившихся в магазине людей все еще лежат внутри посреди поломанных дисков и обгорелых инструментов.
Воздух сегодня сырой – прямо чувствую, как моя кожа впитывает влагу. Но я не поверю, что пойдет дождь, пока своими глазами не увижу первые капли. Солнце жарит немилосердно.
В последний раз, когда я решила, что пойдет дождь, и расставила на крыше пустые бутылки, земля оставалась сухой еще почти две недели.
