Его Лесничество

Дети взрослеют во время войны.

Дети взрослеют во имя войны.

Дети взрослеют, в том нет их вины.

Дети взрослеют. Те дети – уж мы.

Считалочка

#1

За окном стоял март, и Рому было немного страшно.

Нет, проснулся он, разумеется, не от страха. Джи строго-настрого запретил ему бояться. Я пока что присмотрю за тобой, – говорил он. – Но, чур, не бояться, договорились? И они договорились. Родителям было пока что не до них. А Ром только и думал, сумеет ли он переждать это вечное пока что, которое стало самым длинным промежутком времени.

Он часто переспрашивал у Джи, долго ли они будут братьями, на что Джи без запинки отвечал на веки вечные.

А Ром про себя – чтобы не расстраивать брата – добавлял: пока что.

Так вот, проснулся он вовсе не от страха, а от звучавших неподалеку голосов. Страх приплелся мгновением позже, когда Ром заново начал мысль, которой перед сном оканчивал многие вчерашние дни. Он обдумывал возможную жизнь без родителей. По всему выходило, что такое вполне возможно.

Иногда он хитрил и подолгу не засыпал, подслушивая родительские разговоры. А иногда разыгрывал шпиона, перебираясь по утру в родительскую постель отходить ото сна. В такие минутки можно разжиться кое-какими сведениями.

Ром приоткрыл правый глаз и устремил зрачок к отцовскому столу.

Отец сидел в пол-оборота, отвернувшись от разбросанных бумаг, и беседовал с мамой. Та восседала рядышком на низком табурете, бывшем когда-то детским стульчиком. Глядела на мужа снизу-вверх. И задавала обычный их разговор.

– Ты бы отдохнул.

– Ты же знаешь, я не могу.

– Тогда перекуси немного.

Отец с видимой неохотой взглянул на край стола, где ютился скромный поднос с дымящейся кружкой и ломтиком серого хлеба.

– Ром еще спит. Проснется, и ему нечем будет позавтракать.

– Не беспокойся, у нас есть еще.

Как только мать соврала, отодвинувшийся было страх снова подполз ближе. Расположился со всеми пожитками прямо на впалой Ромовой груди. Но пока он трясся изнутри, родители уже переменили тему. Мать молчала, а отец сидел в пол пол-оборота, намереваясь вернуться к работе. Его остановила просьба матери, которую Ром пропустил мимо ушей.

Она еще раз робко попросила: Скажи, что меня любишь.

И отец без запинки отвечал: Я тебя люблю. Сообщая Рому такую уверенность в начавшемся дне, что

Ром проснулся и стал потягиваться на кровати, всколыхнув горку одеял над собой.

Отец, завидев шевеление в углу, встрепенулся; рука матери соскочила с его колена, сработав как тумблер. Настроение переключилось в рабочий режим, и она приняла командование на себя:

– Ничего, ничего, сиди работай.

Это отцу. И тут же в сторону кровати:

– А ты поднимайся, сынок. Все уже давно встали.

Ром понял, что рассчитывать на большее не приходится, и раскопался из теплой постели.

Отопление пока что не отключали, но припустили на самый нижний порог. Только чтобы трубы не замерзали, а люди могли кое-как существовать в бетонных квартирах.

Но мальчонка, спавший в байковой пижаме, залатанной на локтях и коленях, под утро распарился в плену одеял. И когда скинул ноги на линолеум, аж поежился и вскинулся мелкой дрожью от самых пят.

– Иди, ешь скорее, пока у матери вода не остыла, – сказал отец.

Он ослушался жены и наблюдал за пробуждением сына, пока та вышла из комнаты и отправилась по делам на кухню.