Арену жжет огонь горящих глаз,
И только шепот ходит над толпою —
Любимец публики идет в последний раз
Безропотно играть своей судьбою.
Ему ведут ретивого коня,
И у седла короткий меч и пилум.
На гладиаторе злаченая броня,
И огненная кровь течет по жилам.
В глазах его тень минувших побед,
Где бился он в строю за славу Рима,
Которому однажды свой обет
О верности давал невозмутимо.
И кровь врага не сохла на клинках,
Он словно бог за смелость был прославлен,
Но «Бог» не нужен цезарю в делах —
Он на арену тайно был отправлен.
Герой и здесь любовь к себе снискал,
Круша врага, но для забавы Рима,
Когда он меч из ножен доставал,
Пообок смерть смеялася незримо.
Никто не смел идти к нему на бой,
И цезарю сказали без прикраски: —
Тот гладиатр, словно тигр злой,
И как бы не сгустились снова краски.
И был ответ – на зверя будет зверь,
А лучше три, чтоб после не плеваться…
И вот уже в открывшуюся дверь,
Три тигра стали на арену рваться.
Три тигра жаждущих героя вкусить кровь.
Три хищника – пороги на свободу.
Ему давно играть на жизнь не новь,
Клинок бойца пробьет ему дорогу.
Вот гладиатр, пришпорив скакуна,
Свой пилум посылает в грудь усатым.
В последний бой, как дикая волна,
Несется он к врагам своим триклятым.
Его удар сражает на повал,
Но конь его испуганный споткнулся,
И на трибунах каждый молча встал,
И даже цезарь мрачно отвернулся.
Ну что же, вот она, твоя цена —
За тигра тигр, можно разменяться.
Но кровь бойца решимости полна,
И он готов за жизнь еще сражаться.
Он видит быстрый хищника прыжок,
И в сердце меч вошел до рукояти,
Но тигр бойца сбивает все же с ног,
И третий ждет момент удобный сзади.
Герой, шатаясь, в ранах и крови,
Свой взор направил тигру прямо в очи,
А из толпы все слышалось – «живи»,
И таяло как сумрак после ночи.
Но тигр не смел врагу подать пример,
И оба словно статуи застыли.
Никто другой не видел тот барьер,
Что хищники себе возгородили.
И гладиатр предрек свой краткий век,
Здесь от когтей, или потом от яду.
Что выберет отважный человек,
Когда лишь смерть дана ему в награду?
И воин снял золоченный доспех,
И показав клыкам надменно спину,
Он крикнул – «Цезарь, твой успех»,
И ожидая смерть присел на глину.
Через момент блеснет свеченье глаз…
И только ропот ходит над толпою…
Любимец публики не выйдет на показ.
Раб выбрал сам, какой пойдет тропою.
Он все кричал, бутылью сотрясая,
Что бог строфы, что мир перевернет,
И стих его по коже пробегая,
Любого франта за душу возьмет.
И он читал, в озноб строкой бросая,
Для всех вокруг собравшихся людей,
И кто-то, вдруг, его перебивая,
Решил оспорить истинность идей.
И наш поэт схватил его за ворот,
И так назвал, что стыдно стало всем,
И кровь, остыв, по жилам несла холод,
Ведь этот «кто-то» не хотел проблем.
Но «Бог строфы» орудьем выбрал слово,
Заворожив стихом толпу зевак,
Он уличил момент, и выпив снова,
Бутыль подал попавшему впросак.
