И пусть мир горит

– Отец, отец, а почему Сильные покинули наш мир?

Жрец прервал проповедь и опустил взгляд. Спрашивал мальчик лет девяти, чумазый и оборванный, как и большинство оставленных под его опеку сирот. Ребёнок смущенно вцепился в подол длинной не по размеру рубахи и комкал в кулачках несвежую ткань. Он говорил тихо, будто опасался насмешек собратьев по несчастью: девочек и мальчиков, чьи родители ушли в ополчение или сгинули без вести в болотах под охваченным мятежом Гуримом. Погодки и правда не одобрили попытку паренька затянуть урок; долговязые братья из погоревшей станицы Еловой пихали друг друга локтями и усмехались, девочки постарше закатывали глаза и громко перешёптывались. Жрец цыкнул на ребятню и тепло улыбнулся мальчику.

– Ма́ркус задал хороший вопрос, дети. И правда, почему боги оставили наш мир? У кого есть идеи?

– Вы уже рассказывали, – скучающе произнесла тринадцатилетняя Хеле́йна, смышлёная не по годам. – Время Сильных истекло. Они обрели такую мощь, что не могли удержать её в смертных телах. Вот и вознеслись.

– Что такое вознеслись? – спросил белокурый малыш с окраины Кирена; это был новенький, жрец не успел запомнить его имя.

– Стали богами. Существами вне нашего понимания, – пояснила Хелейна.

– Мама не так говорила!

– А как говорила твоя мама? – жрец приблизился к мальчику и, придержав полы белой как мел рясы, сел на корточки.

Малыш потупился и закусил губу. Хелейна прижала его к себе – будто играла в дочки-матери – и ободряюще чмокнула в макушку.

– Расскажи, – прошептала она. – Отец не будет тебя ругать, обещаю.

Малыш помялся, но вскоре набрался смелости и проговорил:

– М-м-мама… мама говорила, что они поступили честно. Они от-отдали т-т-то, что взяли у мира, и ушли на покой. Э-э-это значит «вознеслись», да?

Служитель Порядка поймал себя на том, что начал хмуриться, и поспешил растянуть губы в терпеливейшей из улыбок. Сколько этому мальчику, шесть? Или семь? В его возрасте дети не могут отвечать за свои слова. Сегодня у них на уме одно, завтра другое. Скоро он перерастёт научение матери и забудет её слова.

Вот только сейчас опасно думать не как все. В это тёмное, страшное время быть не как все попросту грешно.

– Как тебя зовут, дитя?

– Р-р-роджи…

– Дай угадаю, Ро́джи: твоя мама была магом?

Малыш закивал.

– Как здорово! – жрец погладил ребенка по белёсым локонам. – А что она умела?

– Ветер… она вы-вы-вызывала сильный ветер.

– Вот это да, малец, а ты и не рассказывал! – воскликнула Хелейна и украдкой посмотрела на отца: правильно ли она себя ведёт?

Тот едва заметно кивнул девочке.

– Видишь ли, сынок, – служитель крякнул и сел на пол, скрестив перед собой ноги. – Маги видят наш мир немного иначе. Они могут больше, чем обычные люди вроде нас с тобой, и думают, что понимают волю богов… лучше. Эй, садитесь-ка в кружок, ребятня! – он повысил голос и замахал рукой, привлекая к себе подопечных.

Дети помладше послушно расселись перед жрецом, подростки, кривляясь, нехотя присоединились и устроились поближе к стене крохотного святилища. Их движения привели в беспорядок горение множества свечей; терпко запахло воском, серой и сушёной полынью. Маркус сел поодаль от старших ребят и уставился на жреца жадными глазами, огромными и блестящими, как у волчонка.

– Наш мир, дети, соткан из материи и магии, – жрец тщательно подбирал слова, стараясь не слишком сильно разбавлять догмы собственным мнением – мнением учителя, который должен не забивать юные головы проповедями, но направить к познанию божественного пути. – И так случилось, что на заре истории магия – то есть первобытные силы природы – стала слишком сильна. Ветра крепли, горы истекали жидким огнём, воды бескрайних морей бурлили и поднимали волны, смывающие с лица земли целые деревни. Люди и звери, птицы и растения боролись за жизнь и пытались приспособиться к напастям, но старый миропорядок был многогранен и жесток. Людей стали терзать иные силы.