Венькины камешки

Венькины камешки

Как счастлив Камешек – в пыли

Бредущий по лицу Земли…

Э. Дикинсон

Венька-дурачок собирал камешки. Жили они с матерью вдвоем на краю поселка в неказистом домишке, что от бабки достался. Латать и облагораживать покачнувшееся от времени строение было некому. Скромно жили: шаткий штакетник палисада, огородишко, пара стаек-сараек, из живности – курей десяток, старый петух, вредная козья морда Варька да пара поросят.

Ходил Венька по улице, опустив кудлатую голову с волосами неопределенной мышиной масти, бормоча что-то себе под нос. Внезапно останавливался, уставив глаза в одну точку, быстрым коротким движением поднимал камешек и, почему-то воровато оглянувшись, совал находку в карман.

Складывал их в комнате на полочку.

Каждому камешку было дано имя.

– А это что? – спрашивала мать.

– Это баба Дуся – серьезно отвечал Венька, поднимая большие серые, в коричневую крапинку, глаза. – Как же ты не видишь? – и медленно подносил белый голыш кварца величиной с голубиное яйцо к световому лучу. Закатное осеннее солнце, проницая прихотливое слоистое естество камня, казалось, подыгрывало венькиным химерам и миражам. При желании можно было разглядеть в молочно-прозрачной глубине согбенный силуэт, или горбоносый профиль, или птичий глаз.

– А вот этот? – кивала она на темно-серый пористый булыжник с двумя светлыми пятнышками.

Венька проводил по камню узкокостной ручонкой и улыбался:

– Это деда Паша. Не узнала? Он за мной приглядывает, видишь, какой глазастый!

Мать только головой качала.

Вскоре она заметила: как только в поселке умирал кто-то, полочка венькина пополнялась новым камешком.

– Ты чего это? – осторожно спрашивала она, боясь спугнуть Венькину откровенность. Никак с могилки приволок? (Видела мать, как плелся ее дурачок, ниже плеч голова всклокоченная, в хвосте похоронной процессии: соседа Витюшку хоронили, повесился, бедолага, от несчастной любви).

Малахольный важно кивал:

– Мне он сам показал.

– Да кто?

– Витька же. Его в яму спущали, а листок с осины вдруг сорвался и как раз на этот камушек угодил. Показал он, значит: вот, мол, его бери.

И уже оглаживает камешек, греет в кулачке, дышит на него – и на полочку. Кладет – немного поодаль от всех, на особину. Светит камень с витюшкиной могилки зеленым глазом в полусумраке у самой стены – вот так же исподволь, из глубины омутно-зеленой, смотрел и Витюшка. Жалко парнишку.

– Да на что ж они тебе?

Венька оборачивался, смотрел на мать, как на несмышлёного малыша, и убедительно-тихо отвечал:

– Помнить.

Вскоре на заветной полочке в два аршина длиной красовался целый сад камней. Когда за окном совсем непогодило и не надо было огород полоть и воду таскать, Венька садился против странного своего алтаря и подолгу бормотал, беря с любовной чуткостью то один камешек, то другой. Иные неказистые уличные булыжники он ласково баюкал в ладони, мурлыча им нездешние песни. Другие камешки подносил к уху и всерьез прислушивался, сдвинув русые колоски бровей.

Мать боялась в такие моменты приближаться к сыну: ну-к, она что-нибудь не то брякнет или посудиной громыхнет – испугает. Когда счастливый Венька засыпал, по-детски подложив теплую от прикосновенья к камням ладонь под щеку, мать, подоткнув ему, как маленькому, со всех сторон одеяло, уходила в свой угол, утирала слезы, стелила постель и засыпала с мокрым лицом.