Украденный горизонт. Правда русской неволи - Борис Земцов

Украденный горизонт. Правда русской неволи

Страниц

125

Год

2018

Русская и советская тюремная проза оставила значительное наследие в литературе. Некоторые из известных произведений в этом жанре включают "Записки из Мертвого дома" Федора Достоевского, "Вор" Леонида Леонова и "Колымские рассказы" Варлама Шаламова. Однако, хотя мы живем в эпоху с развитыми технологиями и творческим классом, образ человека в телогрейке с лагерной биркой на фоне вышек уже не столь актуален, как раньше. Вопросы, связанные с каторгой, зоной и тюрьмой, по-прежнему вызывают у нас интерес, они являются постоянными и вечными темами в российской литературе.

В книге Бориса Земцова, герой оказывается в тюрьме, согласно русскому поговору "от сумы да от тюрьмы не зарекайся". Он не профессиональный преступник, а обычный человек, который непредвиденно и по своей вине или без нее, попадает в необычные обстоятельства. Хотя правители меняются, общественные формации сменяют друг друга, и прогресс наступает в разных направлениях, положение человека в тюрьме в России остается трагическим и болезненным, местом, где несправедливость, унижение и даже смертельная опасность стали привычными явлениями. Народная мудрость о "суме и тюрьме" не утратила своей актуальности и в наши дни.

Не просто выжить в тюрьме - это трудная задача, но как остаться человеком? Кто может стать союзником и наставником? Как строить отношения с другими заключенными и с теми, кто отвечает за поддержание порядка в тюрьме? Эти вопросы являются основной темой, затрагиваемой Борисом Земцовым. Он исследует пути и стратегии выживания в неволе, сохраняя при этом человеческое достоинство.

Читать бесплатно онлайн Украденный горизонт. Правда русской неволи - Борис Земцов

Украденный горизонт

Воздуха в зоне не было.

Но не настолько, чтобы всё живое здесь корчилось от удушья, чтобы люди, сюда попадающие, из противогазов не вылезали.

Там не было воздуха в привычном человеческом понимании. Отсутствовал тот воздух, который можно со смаком вдохнуть всей грудью, облегчая лёгкие, чувствуя его вкусную благодать и живительную силу.

Воздуха не было, потому что лагерь находился в глубокой ложбине между холмами, по сути, в яме. Ветер, сквозняки и прочие воздушные потоки, способные нести свежесть, или обходили зону с флангов или перекатывались сверху. Кислород в лагерь не попадал.

Что накапливалось в ложбине и служило вынужденным сырьём, для дыхания всего оказавшегося здесь одушевлённого, представляло собой едкую смесь. Основу её составляли испарения, совсем рядом расположенного болота, смрад лагерного свинарника, вонь главной помойки зоны, прозванной из-за формы мусоросборника «ракетой».

Миазмы гниющего белка разбавлял горчичный запах мешков, что изготавливались из неизвестной химической так же остро пахнущей плёнки на первом производстве «промки».

Участвовала в этом коктейле и, вроде бы не обязанная пахнуть, но всё-таки пахнущая, да пахнущая чем-то явно нездоровым или нехорошим, белёсая пыль, которая круглыми сутками клубами выкатывалась из всех щелей ангара второго производства всё той же «промки».

Именно там зеки в три смены дробили и фасовали по мешкам мел. Сырьё для их труда выгрызал из склона одного из уже упоминавшихся холмов экскаватор. Экскаватору помогал бульдозер. Обе машины при работе то и дело плевались мрачными, как слюна перечифирившего арестанта, облачками удушливой гари.

Гарь будто завершала недобрый букет предназначенного для дыхания продукта.

Понятно, летом в жару всё, что заменяло здесь воздух, начинало смердеть, вонять и всяким прочим образом напоминать о себе сильнее.

Удивительно: зимой в мороз, этот гадкий коктейль вовсе не выветривался, не изгонялся с территории зоны, а только повышал градус ядовитости, прибавлял колючей, рвущей бронхи, сухости.

Гена Новожилов, в зоне схлопотавший ничего общего не имевшее с его характером погоняло Жила, продышал всем этим два года. Такого времени оказалось достаточно, чтобы усвоить: лагерный воздух – не результат случайного сочетания уровня местной санитарии с опять же местными последствиями научно-технического прогресса, плюс складки местности, плюс роза ветров.

Особым чутьём, дремлющим в вольном человеке и просыпающимся даже не во всяком арестанте, он уже понимал: этот воздух – что-то вроде не прописанной законом, но обязательной прибавки к определённому судом наказанию, непременная составляющая многослойного и многогранного понятия «несвобода». Так же, как когда-то лагерные старожилы нехотя и снисходительно поясняли ему, первоходу, теперь и он с показной ленцой, вразумлял поднявшихся с карантина и брезгливо дергающих ноздрями новичков:

– Вот такой здесь духман… Ну, на то она и зона, чтобы вонять… Ароматы все на воле остались…

И добавлял после гулкой паузы совсем без зла, вроде как разделяя удивлённую оторопь новичков:

– А вы, что думали, здесь парикмахерской пахнуть будет?…

Хоть и без зла добавлял, всё равно как приговор звучало.

Помимо отравленной атмосферы имела неволя и прочие фирменные отличия. Например, не бросающуюся в глаза, но откровенно сушащую эти глаза и тем самым их убивающую палитру красок.