Жена из другого мира

— Сама виновата: надо звонить, если раньше с работы идёшь. Ну что ты на меня так смотришь? Ты же не маленькая, должна понимать, что мужчинам иногда надо расслабляться, а жёнам — закрывать глаза, чтобы не увидеть лишнего.
Боль переполняла меня. А он говорил:
— На худой конец, могла тихонько уйти и подождать, пока мы закончим, и было бы всё как раньше нормально.
— Нормально? — прошептала я. — Это, по-твоему, нормальный брак?
— А ты что думала? Или считаешь, Светик первая? — Павлик снова затянулся, выпустил дымное колечко. — Кстати, с сегодняшнего дня я не намерен скрывать, что курю. Так что привыкай. Ну и… пошла бы ты погуляла, обдумала ситуацию, успокоилась. — Он презрительно оглядел меня. — Платье бы себе купила.
И он закрыл дверь.
Зажмурившись, шумно вдохнула.
Боль схлынула, оставив пустоту беспросветную и горькую.
Платье? Да ни за что. И терпеть такое отношение не буду. И никаких больше мужей!
Выйдя из кухни, хлопнула дверью. Стекло звонко посыпалось с неё, осколки ощутимо лупили по ногам, не в силах пробиться сквозь джинсы. Я двинулась в спальню за сундучком с документами: развод. Я должна немедленно подать на развод! За стеклом двери в спальню мелькнуло лицо Павлика.
Руку полоснуло болью, опустила взгляд: с запястья капала кровь. Видимо, один из осколков задел, срезал несколько фенечек.
— Спятила? — рявкнул выглянувший из спальни Павлик. — Ты что устроила, дура?
Зажав рану, продолжила путь к заветному сундучку со свидетельством о браке, повторяя: «Никогда больше. Ни за что. Не выйду замуж».


[За две минуты до этого где-то в другом мире…]

— Лавентин, не глупи, — стоявшая за зелёным энергетическим барьером Сабельда казалась призраком.
Или утопленницей.
Да будь она проклята!
Плеснул ещё вина в кубок из алого с золотыми жилками хрусталя и безобразно выхлебал. В голове, и без того кружащейся, добавилось мути. Бутылка марочного вина в руке была непростительно лёгкой.
— Ла-вен-тин, — протянула Сабельда нежным, сладким голоском, от которого всегда сладко сжималось в груди (и сейчас сжималось, будь всё проклято!). — Понимаю, ты на меня сердишься, но у тебя нет выбора.
Поднял взгляд на потолок лаборатории. На фоне встроенных светильников ярко выделялась парившая надо мной пятиконечная магическая печать. В её почти пустом ободе осталось всего восемнадцать знаков силы. Один мигнул, и их осталось семнадцать.
Время уходило.
Не глядя, швырнул бутылку в натянутый в дверном проёме барьер. Звон послышался будто издалека. Вообще, кажется, вдобавок ко всему прочему у меня заложило уши.
В священном намерении прочистить ухо (что-то не припоминаю, когда там мылся последний раз — наверное, перед балом, хотя вроде ещё в реку падал, можно зачесть за мытьё), ткнул мизинцем внутрь, и там обожгло болью, ощущение лопающейся перепонки прокатилось по телу.
«Ну не может быть», — уставился на руку в ярких зелёно-голубых когтях по десять сантиметров каждый.
Я же в трансформе.
В родовой трансформе, будь она неладна! Хорошо ещё, что не глаз решил почесать.
— Лавентин, в который раз говорю: ты всё не так понял.
Поднял взгляд на эту… эту… змею. Сабельда покачивалась за магическим барьером. Вместе с лабораторией и полками с коллекцией эмбрионов в стазис-растворах. И вместе со столом, на который я опирался. И со стульями, и с другими столами, и с плакатами, и стеллажами книг. Основательно они так кружились.