Козья ножка

– Эко ты неразумный, что ж вы там в своём городе делаете? Ты куру-то за бока слови да за ноги возьми. Вот ведь аборихен городской…

– Так она носится из угла в угол, не могу схватить!

– Ох-хо-хо, с вами с голоду помрешь! Дай сюды. Глядь. Вот так её, родимую, словил, взял…

– Так у вас уже опыт!

– А тут ума много не надо, курей-то ловить. Далее, берёшь в другую руку топор, к тюлечке подошёл и… Да сюда смотри, не рублю ещё! Не я, так курица сейчас со смеху помрёт. Эко, какой впечатлительный!

– Ну, смотрю!

– Смотри-смотри. Вот куру держишь вниз головой… Вишь, как черепаха голову втянула. Так ты раскрути её, вот так по солнышку, пусть она подивится, мож, я её сейчас в космонавты готовлю. Вот, смотри, шею вытягивает… Хоп, и все! Дай кровинушке стечь.

– Твою ж…

– Вот и вся наука: раскрутил, шею вытянула, а ты её на тюльку головой и топориком. Вот тебе и щи, вот те и жаркое.

– Да ну вас, выглядит не айс!

– Айс не айс, а кушать хотся! Ощипать, главное, не забыть… Ох уж вы, городские, впечатлительные, а едите сами не знамо что…

– Прасковья, ты новости глядела нынче? Видела, чаво творится? Не видать нам пенсии!

– Да ну тя, Матрена, ты в своём уме али как? Ты чего там высмотрела-то?

– А как же, сказали, что реформируют пенсию-то, теперь до неё надо доработать аж ещё сверхую годков пять.

– Ты че, Матрена, так ты ж ужо на пенсии, тебе чего о сём думать?

– Ох уж, ты, Прасковья, тёмная душа, они же сказали, что пересчёты будут…..

– Матрена, Матрена, дурная твоя голова, это молодёжи тока, а нам с тобой крышка и четыре гвоздя, а то и один…

– Ага, кол осиновой, что б мы с тобой, Прасковья, не восстали да за пенсией не пришли…

– Ну, Матрена, рассмешила, гогочу, как сива кобыла! Дай-ка и я те чего расскажу. Вот на днях у Патрикеевны, ну, в субботу, что ли, дело было. Она, значит, печь затопила – дым клубом по избе, сажа на пол…

– Ох уж, божечки, че деется!

– Она, значится, перепугалася, из избы выскочила в чем была, крестится, на домину смотрит…

– И… И чего, чего далее-то?

– Так вот, смотрит, а её дед-то, Митрофан, возля трубы сидит и ватник пихает…

– А могет, он его доставал?

– Да не, а может, и доставал, черт его знает… Так вот, стало быть, смотрит она на него. То ли, говорит, сматюгнуться, то ли выть. И орёт ему: ты чегой-то там, Митрофанушка, позабыл? А он ей: так ты ж сама с месяц назад просила, чтоб я те дымоход прочистил. Вот тут мы с ней-то и посмеялися, как она мне про то рассказала…

– А чаво, чаво ватник-то?

– Да не в ватнике дело. Она, значится, ласки тогда захотела, а напрямую сказать постеснялася. Вот ему и говорит: почистил бы ты мне дымоход. Он тады отнекивался, причины искал, а она к нему ужо с другой стороны. Конь, говорит, в стойле-то застоялся! А он как матюгнется: ты шо, баба, совсем с головой не дружишь? Откель, говорит, конь-то у нас? С печи чуть не свалился, полушубок накинул и айда к брату Семену самогон хлестать. А тут опомнился через месяц, сюрпрайз сделать решил.

– Ох, и не завидую я, Прасковья, Патрикевне – это ж надо, какого страху натерпелася!

Сидя в маленькой комнатушке за распитием горячительного, Петр терзался внезапно возникшим вопросом.

– Василич! Скажи. Мы вот со вчера сидим, план на сегодня строим…

– Угу! – угукнул в ответ Василич.

– Да что ты сразу «угу»! Ты послушай! Вот план строим со вчера, а сейчас уже сегодня. Так значит, сегодня уже надо по плану действовать или вчера, перешедшее на сегодня, это уже на послезавтра?