Чайки, чайники, чаинки. Сама себе странная

Автор

Страниц

15

Год

—

Книга "Чайки на Тянь-Шане и в Москве": романтические события и страдания молодости. Отражение в ней жизни слабых физически, но сильных духом молодых людей, восходящих из потомственности участников Великой Отечественной войны. Важное открытие – путь, повторяющийся от родителей к детям, с их собственными странностями. В дневнике моего отца было написано: "Она постоянно в движении". И именно эти перемещения воплотились в книге.

Также, я хотел бы добавить, что "Чайки на Тянь-Шане и в Москве" – это не только история о любовных страданиях и метаниях молодых людей в их поиске смысла жизни. Это также история о самопознании и прозрении, о понимании того, что каждый шаг, каждое решение, каждое дело предопределены нашими предками и теми событиями, которые им пришлось пережить. Эта книга учит нас ценить наши корни и задумываться о том, насколько мы похожи на тех, кто был перед нами.

В ней много отсылок к истории, как национальной, так и личной. Весь сюжет переплетен с темами национальной идентичности, пониманием места в мире и поиска собственного пути. "Чайки на Тянь-Шане и в Москве" – это не только красивая история, но и путешествие внутрь себя, которое заставляет нас задуматься о нашем жизненном пути и наших родителях. Оно показывает, что наши метания и стремления – это часть большего пути, который передалось нам от поколения к поколению.

В конце концов, эта книга – одно из наших наследий, которое мы можем обнаружить и понять только тогда, когда подходим к ней с уважением и открытым сердцем.

Читать бесплатно онлайн Чайки, чайники, чаинки. Сама себе странная - Наталья Юлина

ISBN 978-5-0060-1764-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАЙКИ

ЧАЙНИКИ

ЧАИНКИ

Он единственный печальник,
Он понятливей гостей.
Не вскипит вчерашний чайник,
Выживает тот, кто жив.

.

айсберг ГП

Но вот я уже вроде взрослая. Дядька Витька, тот самый, кто сажал меня на абажур, как-то, когда мне уже шло к тридцати, спросил меня: – Что замуж не выходишь? Дураки все?

– Ага, – говорю, – не дураки, так дурни, если не дурни, то придурки. Корень один.

Но природа мстительна, как никто другой.

Мне 24, и я влюбляюсь.

Мы учились на курсах английского языка. Кончались занятия поздно, и он провожал меня до дома. Проходя мимо тенистых деревьев сквера, мы останавливались. Объятья распаляли, но мозг сопротивлялся. Какое определение подходит, не думала, но ясно было, не то. Моя Гордость смотрела ему в глаза и спрашивала, ты кто? Предубеждение отвечало, нет, нет и нет. Вместе они образовывали айсберг ГП, грозивший вот-вот обрушиться в воду.

Сегодня я смотрю на нас двоих как будто со стороны.

Вот мы гуляем в Сокольниках. Нашли укромный уголок и остановились, чтобы целоваться. Сейчас в моей памяти о том дне он – виртуальный персонаж, да и я – подсадная утка любовной охоты.

Теперь вижу, что было полное и абсолютное неприятие друг друга: голое влечение безо всякого желания узнать что-нибудь о другом. Это и есть «первая любовь»? Тем невнятнее причина моих переживаний. Ты хочешь о чувствах? Пожалуйста. Мы, влюбленные, – два пузыря надутые гордостью и желанием.

Дошло до того, что по телефону сказала ему: «я люблю тебя». Кстати, первый и последний раз в жизни. Мне кажется, что эти слова, по крайней мере в нашем случае, похожи на заклинание самого говорящего.

Он ответил: «а я нет».

Гордость и Предубеждение, взявшись за руки, поплелись в темный чулан, чтобы там вспоминать своё героическое прошлое, и пришла мне в голову мысль о суициде. Тут Гордость и Предубеждение, уже сильно потрепанные, вылезли из чулана и в два козлиных голоса пропели: ДУУУРА.

Оставалось броситься в омут разврата, то есть выдумать «любовь». Это значило, подчиниться человеку, к которому не испытывала ничего, кроме уважения и любопытства.

После первого секса четыре года я не могла себе представить, что издевательство над собой, в простоте называемое наслаждением, я могу повторить.

Я получила шок такой силы, что Гордость и Предубеждение, заламывая руки и невнятно что-то бормоча, ушли из моей квартиры искать лучшей доли. Что спасало? – Однообразие жизни, узкие стены, что держат людей. Каждый день после работы ехала в Ленинку, сидела там до закрытия. Взахлеб читала Достоевского в дореволюционном издании с ятями, потом ехала к подруге Наташе, и в два ночи возвращалась домой. Я закрылась в раковине, как моллюск.

В эти четыре года, если в метро мерещилось лицо того человека, я, как заяц, неслась подальше от этого места. И сердце от страха билось, как у того зайца…

Длинные одинокие тропы в чахлых зарослях моего разума вели в темный лес подсознания. Первый поэтический плен – «Демон» Лермонтова.

Лермонтов, как это у него выходит, не знаю, пишет про себя, и всем читателям, булавкой пришпиленным к своим личным несчастьям, именно это в самый раз, не оторваться. Ни содержанию, ни магии стиха я не подчинялась, но выбраться из плена не могла и не хотела. «Мцыри» – выход к яркой зелени предгорий, это про меня.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: