Эстер

Эта книга посвящается самым добрым людям, повстречавшимся на моём жизненном пути: матери Эстер, супруге Светлане, доктору Мухитдину Умарову, другу и наставнице Раисе Мирер.

Своим непременным долгом и приятной обязанностью считаю выразить огромную благодарность моему дорогому другу и помощнику Раисе Исааковне Мирер, без которой этой книги, может быть, и не было бы.

Она не только побуждала меня работать, но вложила в наш общий труд свою душу и огромный опыт литературного редактора.

В апреле 1993-го маме, как и ежегодно, сделали маммографию – обычное профилактическое обследование.

Через неделю позвонил мамин доктор.

– У мамы все в порядке, – сказал он успокоительно, – но нужно пройти вторичную проверку у онколога.

Нас принял один из ведущих онкологов Лонгайлендовского Джуиш Медикал Центра, очень известного в Нью-Йорке госпиталя. Разглядывая рентгеновский снимок, он указал на большое светлое пятно у основания левой груди.

– Надо взять пункцию… Не думаю, что есть основания беспокоиться. У женщин вашего возраста, – объяснял он матери, – часто возникают кальциевые затвердения.

Но вернувшись из кабинета, где маме делали пункцию, онколог не счел нужным скрывать от меня свои опасение:

– Большая вероятность, что это раковая опухоль. И не маленькая: восемь сантиметров в диаметре. Это будет ясно через неделю, когда я получу анализы.

Неделя прошла в тягостном ожидании. И вот мы снова у онколога. Теперь он уже откровенен и с мамой.

– Миссис Юабова, у вас рак груди. Опухоль довольно большая…

Мама сидела, подняв руку, пытаясь нащупать шишку. Доктор помог ей.

– Вот она… Глубоко сидит…

Я все еще не мог поверить в беду.

– Как это так? Два года назад, когда сделали маммографию, все было хорошо… Значит, за это время…

– Нет, к сожалению, опухоль развивается уже давно. Но она очень глубоко расположена, машина не засекла ее…

Нас попросили подождать в прихожей. Я сел напротив мамы, у окна. Там, за окном, простиралась, насколько мог видеть глаз, зеленая, залитая солнцем долина, кое-где застроенная домиками. Там била ключом жизнь: все дышало, росло, радовалось и надеялось. А здесь, в уютно обставленном офисе, не было надежды, здесь сурово прозвучал приговор: рак в запущенной форме…

«Интересно – думал я, – какой это сегодня по счету приговор? Полдень еще не наступил… Наверное, первый или второй».

Я боялся взглянуть на маму и перевел на нее глаза, только услышав всхлипывания.

Она плакала. Так же, как всегда – очень тихо, не жалуясь. Она смотрела вниз, на носовой платок, перебирая его, будто пытаясь найти в нем ответ на вопрос: что же теперь делать.

Я думал, что знал эту женщину, вот такую простую, молчаливую, скрывающую от нас и горести свои, и недуги. Такую же терпеливо-печальную и сегодня, когда на нее обрушилась новая беда. Пытающуюся, быть может, понять, почему жизнь, никогда не баловавшая ее, не хочет и к старости дать ей отдохнуть от невзгод.

– Мама, не плачь… – Вот и все, что я сумел ей сказать. – Не плачь, не бойся…

– Я не боюсь. Мне жалко вас, – ответила она.

Я-то думал, что знал ее… Вся моя жизнь, насколько я ее помнил, какими-то рваными кусками, вразброс, вдруг понеслась перед моими глазами. И в каждом из этих кусочков была она, наша мама, наш друг, защитник и опора – такая хрупкая и такая стойкая. Ведь даже сейчас, когда жизнь ее была в опасности, она думала не о себе, а о нас. Мне хотелось сказать ей: «Хватит, мама, давай подумаем о тебе». Но я чувствовал, что она просто не поймет этого.