Иисус на Русской равнине, или Иррацио

© Яковлев М., текст, 2023

© «Пробел-2000», 2023

Петухи ещё не пели.

В призрачной осенней мгле видно лишь в прорехе тучи, что покрыла неба лик, узкую полоску на востоке с влажной искоркой звезды. Вот из массы этой тучи что-то плавно отделилось, приближалось, нарастало… обозначилось лицо бородатого человека, – скоро весь он отделился, всей фигурой проступая из рассветной полутьмы; он шагал враскачку, ходко, по ухабам земляным: в вязаной округлой шапке, с блеском глаз из-под бровей, – то ли в полушубке, то ли в куртке…

Он прошёл, переступая лужи, озарённые слегка, краем поля индевелого, обходя деревню Голофеево, мимо хутора Сороки, на подходе к селу Галелеево…

В старом доме за столом выпивали двое; свет уже стоял в окне, и где-то неподалёку монотонно долбили в колокол: день воскресный.

Разговор вялый.

– Ночью не спал почти, – Фёдор, младший Опушкин, икнул и выругался.

Пили каждый сам по себе, не чокаясь.

– Почечуй, почечуюшки… – зевнул перегаром Василий, Опушкин-старший, хозяин дома.

– Третий день сплю хреново, не могу… – вздохнул младший.

– Сало старое, не жуётся… надо было консерву… – ворчал старшой.

– Слышь меня, Почечуй? Хреново!..

– Чо орёшь! Бабу разбудишь, она тебе… мухой вылетишь, прям тут же! – махнул головой на выход Василий-Почечуй.

– Как-будто воет кто во мне. Глаза закрою – воет, открою – вроде не воет…

– Допиваем, и по углам, а то Фура придёт, тогда мы оба завоем, – отрезал старший.

«Фурой» называл он Фросю, свою жену.

– Назара нет и поговорить не с кем!.. – осушил стопку Фёдор.

В сенях раздались шаги…

– Фура! Бутылку прячь! – просипел Василий-Почечуй. – Дай сюда её!..

Стукнули два раза в дверь и толкнули протяжно. Вошёл человек в зимней куртке, в армейских берцах; окинул взглядом.

– Всё пьёте, голуби, – снял шапочку. – Не признали?

– Кто ты? – Почечуй разинул рот, как-то не вязалось с реальностью…

– Ты чего? Ты откуда?! – вспугнулся младший Опушкин.

Пришедший стоял, молчал.

– Ты кто?! – крикнули вместе Опушкины человеку.

– Кто я… – сказал он тихо.

За окном всё звонили, и косил серый дождь.

С матюгами долетел женский голос: «… козлы! паразиты!..» – из второй половины дома ввалилась хозяйка.

– Чего разорались, придурки? – заглянула под стол. – Где бутылка? Ну, быстро!..

– А нету! – показал ей руки мужик её.

– Ведь, знаю, пили, – она шарила шумно вокруг, но всё безуспешно. – Где она? паразитские ваши рожи!

– Ты не нашла. Уговор!.. – напомнил ей Опушкин-старший.

– В следующий раз найду, убью! – пообещала ему.

– Не нашла, не нашла!.. – ликовал Почечуй.

Между ними был договор: не найдёт бутылку, значит, не было.

Фура разогнулась в досаде, переключилась на брата мужа:

– Что сидишь, как ужаленный в задницу?

Фёдор Опушкин не сводил взгляда с пришедшего.

И Фура уставилась на него же.

– Это что ещё за хрен с горы?..

– Сам пришёл, а кто – не знаем, – развёл руками Почечуй.

– Ты кто? – подошла к человеку, но ей не ответили. – Нет, ты глянь, стоит, как пень и язык проглотил. – Эй, дядя, кто ты?

Ну, скажи! – взмолился младший Опушкин.

Как раз затих колокол за окном.

– Я Иисус Христос, – сказал человек.

И ничто не дрогнуло, не стряслось, не упало даже; где-то за печкой ширкали мыши…

– Чего, чего? – надвинулась на него хозяйка. – Какой ещё Исус?..

– Христос, не видишь, что ль, – подначил Опушкин-старший.