Убиты под Москвой

Жанр: Детская проза / Советская литература / Литература 20 века

Автор

Страниц

150

Год

2020

Константин Дмитриевич Воробьёв (1919–1975) был талантливым писателем и отважным участником Великой Отечественной войны. Его путь к литературному успеху был нелегким и полон испытаний.

Воробьёв поступил на курсанта Кремлевской школы во время войны, и уже будучи лейтенантом, он принял участие в битве под Москвой. Однако в декабре 1941 года, во время сражения под Клином, Воробьёв был контужен и попал в плен. Его пленные дни были долгими и тяжелыми – он находился в лагерях военнопленных, таких как Клинский, Ржевский, Смоленский, Каунасский, Саласпилсский и Шяуляйский, в период с 1941 по 1943 годы.

Несмотря на эти трудности, Воробьёв дважды сумел сбежать из плена и возглавить партизанскую группу. Его подвиги и неустрашимость в борьбе за свободу были вдохновением для многих.

Одна из самых известных работ Воробьёва – это повести "Крик" (1962) и "Убиты под Москвой" (1963), в которых он описывает реальное событие осени 1941 года – оборону Москвы. Эти произведения удивительно точно передают атмосферу того времени и показывают героизм русского народа.

Во время нахождения в подполье в 1943 году Воробьёв написал автобиографическую повесть под названием "Это мы, Господи!" (опубликована в 1986 году), где рассказывает о своем переживании в плену. Это произведение имеет такую художественную значимость, что оно заслуживает места рядом с классическими произведениями русской литературы, по мнению известного писателя В. Астафьева.

В рассказе "Немец в валенках" (1966) Воробьёв основывается на реальном факте, происходившем в лагере для военнопленных в Саласпилсе. Там он встретил охранника, который беззаветно относился к пленному русскому и начал подкидывать ему хлеб.

Действие рассказа "Уха без соли" (1968) происходит в мирное время, но в сердцах тех, кто пережил войну, звуки и воспоминания о ней еще долго не затихнут. Этот рассказ наиболее подходит для среднего школьного возраста, так как помогает понять, как война на всегда меняет жизнь людей.

Творчество Константина Дмитриевича Воробьёва оставило незабываемый след в русской литературе и продолжает вдохновлять молодое поколение настоящих патриотов.

Читать бесплатно онлайн Убиты под Москвой - Константин Воробьев

Убиты под Москвой

повесть

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам – всё это, живые,
Нам – отрада одна:
Что недаром боролись
Мы за Родину-мать.
Пусть не слышен наш голос, —
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мёртвых проклятье —
Эта кара страшна.
А. Твардовский

Учебная рота кремлёвских курсантов шла на фронт.

В ту пору с утра и до ночи с подмосковных полей не рассеивалась голубовато-призрачная мгла, будто тут сроду не было восходов солнца, будто оно навсегда застряло на закате, откуда и наплывало это пахучее сумеречное лихо – гарь от сгибших там «населённых пунктов». Натужно воя, – невысоко и кучно над колонной то и дело появлялись «юнкерсы». Тогда рота согласно приникала к раздетой ноябрём земле, и все падали лицом вниз, но всё же кто-то непременно видел, что смерть пролетела мимо, и извещалось об этом каждый раз по-мальчишески звонко и почти радостно. Рота рассыпалась и падала по команде капитана – чёткой и торжественно-напряжённой, как на параде. Сам капитан оставался стоять на месте лицом к полегшим, и с губ его не сходила всем знакомая надменно-ироническая улыбка, и из рук, затянутых тугими кожаными перчатками, он не выпускал ивовый прут, до половины очищенный от коры. Каждый курсант знал, что капитан называет эту свою лозинку стеком, потому что каждый – ещё в ту, мирную, пору – ходил в увольнительную с такой же хворостинкой. Об этом капитану было давно известно. Он знал и то, кому подражают курсанты, упрямо нося фуражки чуть-чуть сдвинутыми на правый висок, и, может, поэтому самому ему нельзя было падать.

Рота шла вторые сутки, минуя дороги и обходя притаившиеся селения.

Впереди – и уже недалеко – должен быть фронт. Он рисовался курсантам зримым и величественным сооружением из железобетона, огня и человеческой плоти, и они шли не к нему, а в него, чтобы заселить и оживить один из его временно примолкших бастионов…

Снег пошёл в полдень – лёгкий, сухой, голубой. Он отдавал запахом перезревших антоновских яблок, и роте сразу стало легче идти: ногам сообщалось что-то бодрое и весёлое, как при музыке. Капитана по-прежнему отделяли от колонны шесть строевых шагов, но за густой снежной завесой он был теперь почти невидим, и рота – тоже как по команде – принялась добивать на ходу остатки галет – личный трёхдневный НЗ. Они были квадратные, клёклые и пресные, как глина, и капитан скомандовал «Отставить!» в тот момент, когда двести сорок ртов уже жевали двести сорок галет. Капитан направился к роте стремительным шагом, неся на отлёте хворостину. Рота приставила ногу и ждала его, дружная, виноватая и безгласная. Он пошёл в хвост колонны, и те курсанты, на кого падал его прищуренный взгляд, вытягивались по стойке «смирно». Капитан вернулся на прежнее место и негромко сказал:

– Спасибо за боевую службу, товарищи курсанты!

Рота угнетённо молчала, и капитан не то засмеялся, не то закашлялся, прикрыв губы перчаткой. Колонна снова двинулась, но уже не на запад, а в свой полутыл, в сторону чуть различимых широких и редких построек, стоявших на опушке леса, огибаемого ротой с юга. Это сулило привал, но если бы капитан оглянулся и вcтретился с глазами курсантов, то, может, повернул бы роту на прежний курс.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: