Все жанры Все авторы
Редактору «Вестника Европы», 21 декабря 1879 г./2 января 1880 г. - Иван Тургенев

Редактору «Вестника Европы», 21 декабря 1879 г./2 января 1880 г.

Страниц

15

Год

—

Данное письмо отсылается в ответ на фельетон «Иногороднего обывателя» под псевдонимом Б. М. Маркевич, который был опубликован в газете M. H. Каткова. Фельетон затрагивает тему автобиографических очерков И. Я. Павловского, предисловие к которым было написано Тургеневым и опубликовано в парижской газете «Le Temps».

В своем фельетоне Маркевич представил русский перевод предисловия Тургенева, но приложил к нему крайне одобрительный комментарий, полный похвальных слов и восхищения, отражающих его высокую оценку как личности писателя, так и его литературного наследия. Он также выражает свою поддержку позиции Тургенева и его убеждений.

Однако в условиях политической борьбы, которая развертывалась между народниками-террористами и царским правительством, такое одобрительное мнение о Тургеневе могло быть рассмотрено как провокационное и даже подозрительное. В то время различные группы проводили политические доклады и шпионаж, и любая форма поддержки или симпатии к определенной идеологии могла быть рассмотрена как предательство или даже сотрудничество с врагами государства. В связи с этим, Тургенев квалифицировал такое одобрение своего предисловия как политическую дерническую ставку.

В своем ответе на фельетон, я хотел бы подчеркнуть важность анализа текстов и возможность различных толкований. Независимо от наших политических взглядов, мы должны признать значение литературы и искусства в обществе, а также право каждого на собственное мнение и свободу выражения.

Читать бесплатно онлайн Редактору «Вестника Европы», 21 декабря 1879 г./2 января 1880 г. - Иван Тургенев

Любезный М<ихаил> М<атвеевич!>

Вам, как старинному моему приятелю, хорошо известно, с какой неохотой я решаюсь занимать публику вопросами, лично до меня касающимися; но прочтенная мною на днях корреспонденция г. «Иногороднего обывателя» в «Московских ведомостях» вынуждает меня взяться за перо.

Корреспонденция эта появилась по поводу напечатанного в газете «Temps» моего письма, предпосланного рассказу изгнанника, содержавшегося в одиночном заключении в течение четырех лет, – рассказу, представлявшему исключительно психологический и, пожалуй, судебный интерес.

Если бы г. «Иногородный обыватель» ограничился одними посильными оскорблениями, я бы не обратил на них внимания, зная, из какой «кучи» идет этот «гром»; но он позволяет себе заподозревать мои убеждения, мой образ мыслей, – и я не имею права отвечать на это одним презрением.

Приписывая мне всяческие неблагородные побуждения и чуть ли не преступные намерения, г. «Иногородный обыватель» обвиняет меня в низкопоклонстве, в заискивании, в «кувыркании» перед некоторой частью нашей молодежи. Такого рода заискивание предполагает отступничество от собственных убеждений и подделывание под чужие. Но, не хвастаясь и не обинуясь, а просто констатируя факт, я имею право утверждать, что убеждения, высказанные мною и печатно и изустно, не изменились ни на йоту в последние сорок лет; я не скрывал их никогда и ни перед кем. В глазах нашей молодежи – так как о ней идет речь – в ее глазах, к какой бы партии она ни принадлежала, я всегда был и до сих пор остался «постепеновцем», либералом старого покроя в английском, династическом смысле, человеком, ожидающим реформ только свыше, – принципиальным противником революций, не говоря уже о безобразиях последнего времени.[1] Молодежь была права в своей оценке – и я почел бы недостойным и ее и самого себя представляться ей в другом свете. Те овации, о которых упоминает г. «Иногородный обыватель»,[2] мне были приятны и дороги именно потому, что не я шел к молодому поколению, нерасположение которого я весьма философически переносил в течение пятнадцати лет (со времени появления «Отцов и детей»), но потому, что оно шло ко мне; они были мне дороги, эти овации, как доказательство проявившегося сочувствия к тем убеждениям, которым я всегда был верен и которые громко высказывал в самых речах моих, обращенных к людям, которым угодно было меня чествовать.

С какой же стати мне было лгать и заискивать в них, когда они сами мне протягивали руки и верили мне?

И как подумаешь, из чьих уст исходят эти клеветы, эти обвинения?! Из уст человека, с младых ногтей заслужившего репутацию виртуоза в деле низкопоклонства и «кувыркания», сперва добровольного, а наконец даже невольного! Правда – ему ни терять, ни бояться нечего: его имя стало нарицательным именем, и он не из числа людей, которых дозволительно потребовать к ответу. Но и в его положении оглядка не мешает: во всяком случае не ему упоминать об «опозоренных сединах»; незачем обращать взоры читающей публики на собственную голову. Публика и без того хорошо его знает… и, смею прибавить, знает и меня.

Ив. Тургенев

Париж, rue de Douai.

2 января 1880 г.

Примечания

Печатается по тексту: ВЕ, 1880, Л» 2, стр. 843–844.

Впервые опубликовано: «Молва», 1879, № 378, 29 декабря

Вам может понравиться: