Падишах, Ангел и прочие

Часть 1

: Падишах

Падик смотрел как вода стекает по стеклу бесконечным потоком.

Какое все же сырое и меланхоличное время – зима.

Он вновь с надеждой взглянул на окно стоящей напротив пятиэтажки. Марго в окне так и не появилась.

Он не знал как зовут эту прекрасную незнакомку, за которой он любил наблюдать из-под тишка, но ему нравилось величать ее Маргаритой, как французскую королеву в романе Дюма старшего.

Плаксивая погода навевала меланхоличные думы о быстротечности времени и смысле бытия.

Падик мельком взглянул на часы. До возвращения Виолетты оставалось ещё много времени.

Он растянулся на диване, с удовольствием зевнул и прикрыл глаза.

Виолетта Леопольдовна – какое все же смешное отчество у его сожительницы!

Она была литературоведом и переводчицей с французского языка. Любила перечитывать переведённые абзацы по многу раз и до того момента, когда по её мнению, они не достигали словестного совершенства.

Пока она читала, Падик лежал с умным видом на диване, взирал в потолок и внимал.

Так что после пятого или шестого повторения он знал королеву Марго почти наизусть.

Виолетта считала себя утонченной интелектуалкой и при случае любила блеснуть глубокими познаниями французского языка.

По субботам она чаевничала и сплетничала со своими одинокими занудными подругами Зинаидой и Иллариадой (Это надо ж было так обозвать человека!).

Три грации с трудом втискивались за колченогий столик в микрохрущебной кухне, явно не спланированной для дам таких масштабов.

На старом бабушкином блюде появлялась гора Зефира, Белочки, Птичьего молока (до сих пор не пойму, как их доят, птиц этих).

На плите пыхтел чайник, брусничный чай дымился в чашках и Леопольдовна с коллегами методично и со вкусом промывала кости коллегам по цеху, зажевывая зЭфиром в шоколаде.

На кафедре иностранных языков Одесского университета кипели страсти как в скороварке с холдцом и шла борьба не на жизнь а на смерть за каждую особь мужского пола.

Да это и понятно, ведь на пятнадцать бобрих, у них в заводи плескалось всего три бобра, причём у одного уже давненько пообломались резцы, да и шуба пооблезла.

Из оставшихся двух – один имел бобриху и двух развеселеньких бобрят, хотя это не мешало ему резвиться на мелководье.

Когда в дикой природе у какой-нибудь особи не хватает самцов, уцелевшим и выжившим приходится отдуваться за всех.

Кафедеральным бобрицам не легко приходилось, чтоб привлечь избалованного женским вниманием уже начинающего подплешивлеваль верблюдозубого доцента Ростислава Комаровского, которого почти заарканила интригантка Иллионора Мухина.

Три грации не могли прийти в себя от того факта, что на последней корпоративной вечеринке Мухина полетела за Комаровским в уборную и аж на 30 минут замуровалась с ним там один на один!

Что там с ним делала Цекатуха, даже страшно представать.

Только Комаровский вывалился из уборной страшно пошарпаный, помятый и без очков.

Пошатывающейся походкой доплелся до стола и рухнул пред очами четырнадцати оскандаленных коллег, застывших в позах Медуз : кто с рюмкой, кто с вилкой, а кто с недожеванной киевской котлеткой.

За ним прижжужала наглая Цукатуха, похотливо улыбаясь пухлыми гилерованными губами-сосисками с размазанной по ним помадой цвета переспелой помидоры.

Сквозь толстенные линзы припудренных перхотью старомодных очков, завкафедрой удалось рассмотреть помидорный расскрас на штанине доцента.