Awakers. Пробудители. Том 2

– Я был бы никудышным кумиром молодёжи.

– Почему? Чего тебе не хватает?

– Героиновой зависимости. Преждевременной смерти. Хотя, может, и то и другое ещё впереди.

Джастин Хэйворд-Янг, The Vaccines

Такая рыжая, что глаза слепит. Рыжая и солнечная. Кожа будто светится, а на ладонях мозоли.

– Тати, – представляется она, протягивая руку.

– Давно на барабанах играешь? – деловито спрашивает Ральф Доэрти, басист и основатель группы. Он хоть и главный, и старший из ребят, они всё равно зовут его Дороти с тех пор, как кто-то ляпнул «каким ураганом тебя занесло из Англии аж в Калифорнию, Дороти?», и так оно и прилипло.

Ральф не понимает, что «давно» – не главное; главное, что много.

– Мне тоже нравится, когда девчонки на ударных, у них там всё это… ходуном ходит, – шепчет маленький лохматый Майк Эллиот. Его тоже «занесло ураганом» с Ральфом заодно, а теперь он усердно сжимает гитару и полагает, что он достаточно невидимый, чтобы быть неслышимым. Краснеет от собственных слов, а солист пихает его плечо и торжественно объявляет хорошо поставленным голосом:

– Принята!

Такой чистенький, будто с плаката слез. Бьёт кулаком в грудь, называя своё имя:

– Трой Гордон!

Напыщенный до смешного. Смазливый. Таким самое место у микрофона. Пьёт шампанское из одноразового фужера, оттопырив мизинец. Осколки второй бутылки валяются на полу в липкой лужице. Традиция такая: бить бутылки в честь больших событий.

– Вытирать кто будет? – возмущается Майк, прихлёбывая пиво из банки.

– Пф-ф! – Трой топчется на месте, стекляшки хрустят под подошвами безупречно начищенных ботинок. – Мы же рокеры, бунтари! Наше дело – наводить беспорядки, а не устранять!

Дымок приторным облачком тянется к потолку, он стряхивает пепел на пол, подмигивает в её сторону:

– Точняк, Солнышко?

На учёбу – строгая форма, а на репетиции – сердитая футболка и кепка, как у Гавроша.

– Тебе не идёт петь «Нирвану», – заявляет она. – Это ничего, мало у кого получается.

– Потому что мне не нравится, – огрызается Трой.

Зато нравится, как она носит майку с Кобэйном, непринуждённо, без фанатизма. А Трой не упускает случая:

– Опять у тебя этот пижон на груди, – тычет пальцем до тех пор, пока не получит по руке.

– Где твои манеры? – ворчит она. – Ты же лицо группы.

– Я не лицо, я – голос, – не соглашается вокалист, а Майк быстро разрешает спор:

– Да жопа он!

Они все употребляют бранные слова, а подзатыльники почему-то достаются только Трою.

– На Майка рука не поднимается, – сокрушается она. – Он такой маленький.

«Маленький Майк» хоть и в самом деле ростом не вышел, но всё равно выше неё и троих перепьёт. Ральф ладно, он у них джентльмен, у него даже ругань звучит так, будто он изъясняется в любви на диковинном языке. А ей будто удовольствие доставляет вставать на цыпочки, тянуться до его многострадального затылка. Ещё и угрожает:

– Трой, а Трой! Когда-нибудь тебе рот с мылом вымою.

– У нас будет запретная любовь, – разглагольствует Трой.

– С какой стати?

– Что! Твои родители с ума сойдут от ужаса!

Любовь. Такими громкими словами разбрасываются, когда они ничего не значат.

– С чего ты взял, что мои родители против? – поддразнивает Тати.

– Ну мы же рокеры. Бунтари! Жуть!

А мама умилённо складывает ручки после выступления:

– Какие у вас славные песенки. И мальчик такой миленький поёт.