Заснувшая вода

– Таи́б, Таиб, – такой ласковый и родной, знакомый с детства голос раздался вдруг.

– Мама? Что это? Должно быть, сон?!

– Таиб, сыночек, где ты?

– Мама! Мама, я здесь! Я иду к тебе!

Встревоженный старец открыл глаза. Тяжело дыша, не отрывая головы от белоснежной подушки, он настороженно осмотрелся вокруг, стремительно переводя взгляд из одной точки пространства в другую. Сердце бешено колотилось в груди, вырываясь наружу, он поднес руки ко лбу и утер капли холодного пота. Сознание понемногу пробуждалось, вырисовывая в полумраке отступающей ночи знакомые картинки: небольшая комната с низким потолком, белые стены, деревянный шкаф напротив железной кровати, маленькое окно, занавешенное легкой бязью. Он все еще в отведенной специально для него комнате, в доме одного из своих старших сыновей.

«Значит, это был всего лишь сон?!» – старик выдохнул с облегчением, окончательно пробудившись. «Один и тот же сон которую ночь подряд! К чему бы это?!» – спрашивал он сам себя и отгонял прочь ответ, который так настойчиво приходил ему на ум.

Мама, такая молодая, красивая, в просторном белом платье, стоит посреди лесной поляны, залитой ярким солнечным светом. Ее длинные темно-коричневые волосы, струясь, спадают на плечи, и лучи солнца, пробиваясь сквозь них, горят так ярко, что черты ее лица едва различимы, но это она – его мама! Она стоит в высокой зеленой траве, среди разноцветия полевых цветов, улыбается и тянет ему навстречу руки. И он, маленький мальчик, бежит к ней, запрыгивает в ее объятья и растворяется в них. Он чувствует тепло ее тела, будто все происходит наяву, и ему так спокойно и хорошо, как когда-то в детстве.

– Мамочка, наконец-то я тебя нашел! – говорит он, прижимаясь к ней еще сильнее.

– Сыночек мой, я так тебя люблю! – отвечает она и гладит его по голове. – Устал, мой маленький?! Но ничего, теперь мы вместе, все будет хорошо.

Старик откинул теплое одеяло и присел на краю кровати, упершись руками в пуховую перину. Прохлада летней ночи нежно ласкала лицо, едва касаясь легким ветерком, залетевшим сквозь распахнутое окно, но воздуха не хватало. Сердце все еще отчаянно билось в тесной груди, подступая к горлу. Он опустил голову, зажмурил глаза и сделал глубокий вдох.

Просидев неподвижно несколько минут, белобородый старец наконец встал с кровати, быстро оделся и вышел во двор. На ходу перехватил широкую льняную рубаху тонким кожаным ремешком с серебряным кинжалом наперевес, укрыв лысую голову под невысокой шапкой-папахой из темно-серой каракульчи, следуя древнему обычаю, который свято чтили все мужчины его рода, передавая из поколения в поколение: никогда и ни при каких обстоятельствах не покидать дом, не подпоясавшись, с непокрытой головой. Старик ростом выше среднего и довольно крепкого для своего почтенного возраста телосложения остановился посреди двора, оставив позади невысокий одноэтажный кирпичный дом с черепичной крышей, который возвели на месте прежнего – небольшого, сложенного из саманных кирпичей, где он провел свои юные годы. Дом стоял посреди большого участка земли в предгорном селении Мочкъи́й-Юрт1, что раскинулось на западе равнинной части Ингушетии2. Невесомая прохлада мягко обволакивала все тело. Лето 1927 года едва наступило, но уже заявило о себе изнуряющим дневным зноем, и лишь в эти предрассветные часы можно было ощутить негу остывшего за ночь воздуха. Чуть сдвинув рукой папаху на затылок, он провел широкой ладонью по лицу от лба до кончика своей седой, аккуратно постриженной бороды и вскинул голову к бескрайнему небесному простору. Бесчисленные звезды завораживали своим мерцанием. Темное небо невидимым куполом надвигалось со всех сторон. Пожилой мужчина отрешенным взглядом смотрел куда-то в пустоту, напрягая глаза изумрудного цвета, с бороздками глубоких морщин в уголках.