Неоправданная жестокость

Тихое апрельское утро началось с запаха кофе. Яркие солнечные лучи бились в окна спальни через тонкую тюль. Я поднял глаза на настенные часы. Без десяти семь. Место возле стены было пустым и холодным, стало быть Леночка давно проснулась. Поднявшись с постели, я неспешно побрел на кухню.

Лена стояла у плиты и жарила яичницу. На столе уже стоял свежезаваренный кофе и черный чай с лимоном.

– Доброе утро! – я приобнял ее за талию и чмокнул в щеку.

– Доброе, – прошептала она, не отвлекаясь от своего занятия и как-то немного ссутулившись.

Я присел за стол и стал тихо насвистывать какую-то старую песенку. Лена подала тарелки с горячим завтраком и села против меня. Это было мне непривычно, большей частью сидит она рядом, украдкой поглядывая на меня и сплетая наши руки, когда трапеза заканчивается. Ее узкие плечики были спрятаны под моей серой футболкой. Острые ключицы виднелись из неглубокого выреза. Она давно приступила к еде, не спуская глаз с тарелки. Я чувствовал, что в мыслях у нее таится что-то тяжелое, печальное, глубокое. Мне хотелось, чтобы она открыла мне свои переживания, но внутри меня съедала страшная мысль. Взглянув на нее еще раз, я убедился в том, что мысль та совершенна верна. Она знает. Она все знает.

С этого самого утра моя любимая Леночка не сидела больше рядом, не отвечала на мои ласки, была совсем сдержана и не говорила мне ни слова о любви. Я часто нежно брал ее за плечи, потом проводил рукой выше, к подбородку, заставляя ее посмотреть мне в глаза, она никогда не могла противится моему взгляду. Ее же маленькие черные глазки-угольки сужались, брови печально изгибались, создавалось впечатление, будто она силится не заплакать, и она никогда при мне не плакала до одного случая.

Однажды вечером я вернулся домой раньше обычного. Я имею свойство бесшумно входить, и только нога моя переступила порог, хотел известить Лену о своем прибытии. Однако услышал тихий сдавленный плачь, доносившийся из нашей спальни. На носочках, совсем без звука я направился туда. Увидев, что сидит она на кровати, закрыв личико маленькими ладошками, увидев, как дрожат ее плечики, сердце мое сжалось от тоски. Мне нужно с ней объясниться, сказать правду, быть честным, ведь она всегда со мной честна. Но я не готов, я жалок, ничтожен и не могу справляться со своими нижайшими пороками. Рассказать ей правду – значит признать свои мерзкие наклонности, а это для меня невозможно. Она иногда мотала головой, словно что-то отрицала и продолжала плакать. Не в силах и дальше просто стоять, я крепко обнял и не отпускал ее. Леночка тут же утихла и не смела шевельнуться или прикоснуться ко мне. Я прижимал ее ближе и ближе, стал осыпать поцелуями короткие темные кудри, едва ниспадавшие на белую шею.

– Леночка… – выдохнул я ей в волосы.

– Прости меня, пожалуйста, прости! – почти закричала она, пытаясь выпутаться из моих рук.

– Леночка, моя милая, тише, – мне пришлось перейти на прерывистый шепот. Я целовал ее и не отпускал. Она прекратила сопротивляться и опять замерла.

– Это все я виновата.

– Как ты можешь такое говорить?.. Леночка, я дурак, я совсем дурак!

– Это я виновата, прости меня…