Нектар для философа

Мир живёт в измерении, не ведая о других. Для кого-то эпоха паровых машин только наступает, где-то ещё царят луки и мечи, а в затерянных долинах и вовсе говорят с духами ветра и камня. Но над всем этим, незримо и неумолимо, вращается Великий Механизм Перерождений. Он не знает времени и пространства – только баланс. Душа, отжив свой срок, должна сбросить ветхую одежду тела, испить забвения у Источника Вечного Лета и родиться вновь – чистой, готовой к новым урокам.

Это закон. Основа мироздания. Но даже самый совершенный механизм иногда даёт сбои. Где-то скрипнет шестерёнка, где-то пробежит трещина по идеальной поверхности. И тогда случаются аномалии. Души, которые должны были уйти на покой, застревают в промежутке. Их путь не прерывается, но и не продолжается. Они становятся вечными странниками, не имеющими пристанища, обречёнными скитаться из оболочки в оболочку, не в силах обрести покой.

Так началась история Вона.

Сознание вернулось к Вону с ощущением, что его мозг – это перегретый процессор, на котором одновременно запущены тысячи бессмысленных программ. Он существовал в режиме постоянной тревоги. Мир вокруг был калейдоскопом из резких движений, гигантских теней и химических сигналов, которые его тело читало как единственную правду: «еда», «опасность», «размножение».

«Опять», – пронеслась единственная связная мысль, прежде чем инстинкты снова накрыли её с головой.

Он был пчелой. Рабочей пчелой где-то в цветущих альпийских лугах, если его обоняние, в тысячи раз острее человеческого, не лгало. Его крошечное тельце, покрытое хитином, жужжало, подчиняясь древнему ритму. Собирать нектар. Нести в улей. Танцевать, сообщая координаты. Умирать.

«Прекрасный план. Ничего менять не буду», – с горькой иронией подумал Вон, в то время как его лапки автоматически обшаривали очередной цветок.

Он уже прошёл через ад воплощения тараканом в закусочной Сеула (смерть от тапка), подселением в тело золотой рыбки в офисе токийского аниматора (смерть от перекорма) и кратким, но унизительным опытом жизни грибком-плесенью в ванной комнате где-то в Берлине (смерть от хлорки).

Пчела, по сравнению с этим, была почти благом. Было солнце, были цвета. Но был и улей – тоталитарное государство с маткой во главе, где он был всего лишь винтиком. Вон пытался бунтовать. Как-то раз он, вместо того чтобы лететь на указанные координаты, отправился полюбоваться на горную вершину. Результат – он чуть не замёрз насмерть, еле добравшись обратно, и получил нагоняй феромонами тревоги от сородичей.

Сегодняшний день был таким же. Мелькание цветов. Гул сородичей. Давящее сознание улья, похожее на жужжащий интернет-форум, где все пишут одновременно одно и то же: «Нектар! Пыльца! Улей!»

И вдруг что-то изменилось. В «эфире» улья появился новый, странный сигнал. Не крик опасности и не координаты поля. Это был сигнал одиночества. Тихий, прерывистый, полный невыразимой для пчелы печали. Его источником была другая пчела, такая же рабочая, как и он, которая кружила над одним и тем же цветком, будто не в силах оторваться от него.

«Ты тоже?» – попытался «спросить» Вон, сконцентрировавшись и посылая ей образ – не набор координат, а простую картинку: два существа, сидящие рядом. Нечто, не имеющее никакого смысла для пчелиного сообщества.