Под прицелом. Повесть-хроника одного дня интифады

Моим дорогим и любимым бабушке Хане, деду Йосефу, всей семье Шайкиных, убитых в 1941 году немцами в Витебске, посвящаю эту повесть.

Автор.

Над Иерусалимом занимается заря.

Солнце ещё не показалось, но восток уже алеет, и лёгкие ночные тучки, окрашенные золотом, резво бегут на запад.

В утренних сумерках к двухэтажному дому с башенками, стоящему на крутом склоне улицы арабской Бейт-Джалы, подъезжает чёрный джип «Чероки» с включёнными подфарниками.

Трое входят в незапертые двери.

Не здороваются.

Лица закрыты чёрными и зелёными повязками.

Только глаза, молодые, холодные.

Под ненавидящие взгляды, проснувшихся и растерявшихся, хозяев арабов-христиан, в свете тусклого иконостаса идут через веранду к внутренней лестнице.

Бухают по ступеням тяжёлые солдатские ботинки. Клацает оружие. Один из них кашляет.

Шаги стихают: поднялись на крышу.

Небо на глазах светлеет.

Там, в Иерусалиме, уже утро, но здесь, на земле, ещё ночь, поёт в саду усталая птица, где-то брехнула собака, кукарекнул, что идёт утро бейт-джальский петух, за ним другой и третий…

О чём-то говорят и ушли.

На крыше остаётся один.

Прошёл, осмотрелся в сумерках, выбрал, где удобнее, снял, бросил на это место куртку и, открыв кофр, деловито собирает снайперскую винтовку «Ленук Магнум».

Руки умело, и быстро соединяют и расставляют крепления телескопических сошек, готовят поудобнее коробчатые магазины, каждый с 20-ю тяжёлыми бельгийскими патронами FN весом по 10,9 граммов каждый, привёртывают на конец ствола компенсатор-пламегаситель, повышающий меткость стрельбы, устанавливают оптический прицел «Нимрад» максимального увеличения, прикрепляют светофильтр и лазерный целеуказатель видимого и инфракрасного диапазона.

Руки ласково и деловито гладят холодное тело инструмента убийства.

Загоняет патрон.

И лёг, И смотрит в окуляр прицела.

В прицел он видит утро белого города, улицу Ха-Анафа, тесно припаркованные машины, видит дома. Несколько окон светятся. Остальные тёмные или закрыты трисами…

Улица пустынна.

Фонари бледнеют, уж не соревнуясь с потоками стремительно наступающего утра.

Он хмуро смотрит в город, вглядывается в своё охотничье утро.

Вот и первый прохожий, возможно, его первая цель…

В потоке света, как бы прямо на него, идёт, не спеша, серебристобородый старик-еврей в талите.

Рав Йегошуа бен Хананья, идёт, улыбаясь, и что-то шепчет себе в бороду.

Ему хорошо идти и дышать свежей утренней прохладой, радоваться сияющей полоске новорождённого утра.

С какого-то времени каждое новое утро он принимает, как подарок Творца и благодарит Его.

Чуть поодаль подъезжает и останавливается тель-авивское такси, из которого вылезла и ковыляет на шестидюймовых шпильках навстречу ему усталая, «затраханная ночная бабочка» в короткой кожаной юбчонке.

Смертельно бледная с размазанным ртом, не видя ничего, Элен идёт к подъезду, чтобы только добраться и замертво упасть в койку до вечера, и равнодушно, темной тенью шмыгнула мимо рава, идущего, как облако света в белоснежном талите вместе с солнечным лучом…

Рав скользнул умным глазом по, ушедшей в подъезд, шлюшке, улыбается, сожалея. Потом взгляд его мгновенно пересёк расстояние до Бейт-Джалы и, как показалось снайперу, увидел его, лежащего на крыше и целившегося в старого еврея…

– Проклятый зимми! – шепчет снайпер сквозь зубы, и его молодой сильный палец лёг на спусковой крючок.