Альбер и Проклятие Правды

Бальный зал герцогини де Маликорт напоминал гигантский, идеально отполированный гроб, в котором под звуки менуэта хоронили последние остатки здравого смысла. Воздух был сладок и тяжел – помесь аромата увядающих белых лилий, дорогой пудры для волос и легкого, едва уловимого страха. Именно страх, понял Альбер де Монсар, был истинным парфюмом высшего общества. Страх сказать не то, не так посмотреть, не тому улыбнуться.

Он прижался к колонне, ощущая грубоватую фактуру мрамора сквозь тонкую ткань своего самого презентабельного камзола. Кошелек его был пуст, перспективы туманны, но надежда, эта дурацкая птица, продолжала биться в его груди. Сегодняшний бал был его шансом. Билетом в светлое будущее, на котором крупными буквами значилось: «Благосклонность герцогини Анабеллы де Маликорт».

Он наблюдал за ней. Она восседала на своем миниатюрном позолоченном троне, словно паук в центре сотканной из шепота и взглядов паутины. Ее платье было из ткани, стоившей, вероятно, больше, чем все родовое поместье Монсаров, а прическа… прическа была произведением искусства.

Нет, архитектуры. Башни, шпили и завитки из ее собственных, как ему показалось, седых волос были увенчаны миниатюрной бриллиантовой птичкой.

«Вот он, момент истины», – прошептал сам себе Альбер и, оттолкнувшись от колонны, как пловец от бортика, направился сквозь толпу.

Шаги его были тверды, сердце билось где-то в горле. Он репетировал этот момент всю прошлую ночь. Элегантный реверанс. Изысканный, чуть замысловатый комплимент, который подчеркнет его остроумие и покажет герцогине, что он не просто очередной пустоголовый дворянчик.

– Ваша светлость, – его голос прозвучал хрипло, и он сглотнул. – Позвольте выразить свой восторг.

Герцогиня медленно перевела на него взгляд. Ее глаза были цвета старого портвейна, в них не было ни тепла, ни интереса. Лишь вежливая, отстраненная пустота.

– Месье де Монсар, не так ли? – произнесла она. Ее голос был низким, чуть сиплым, словно скрип несмазанной дверцы. – Продолжайте. Всегда приятно слышать… восторги.

Он замер на секунду, его взгляд снова зацепился за ее прическу. Вблизи она казалась еще более громоздкой, почти живой. Бриллиантовая птичка с рубиновыми глазами смотрела на него с немым укором.

И тут заранее заготовленные изящные фразы куда-то испарились. Его разум, предательски очистившись, выдал единственную, кристально чистую, идиотскую ассоциацию.

– Ваша прическа… – начал он, и внутри все похолодело. Остановиться бы. Но язык уже повиновался не ему, а какой-то первобытной честности. – Она столь экстравагантна и полна жизни, что напоминает мне… вспугнутого фазана!

Словно невидимый мороз прошелся по их небольшому кружку. Музыка не остановилась, но казалось, что музыканты играют уже где-то очень далеко.

Кавалер, стоявший рядом с герцогиней, подавился глотком шампанского, превратив свой кашель в нелепое, сдавленное хрипение.

Лицо герцогини не изменилось. Ни единой морщинки не дрогнуло. Но в ее глазах что-то произошло. Пустота в них колыхнулась, и из глубины выглянуло нечто голодное, внимательное и бесконечно старое. Альберу показалось, что на ее плече на миг материализовалась тень огромной, уродливой птицы с крючковатым клювом, которая тут же растаяла.