Кровь неделимая

Поистине, человек враг самому себе, тайный и лукавый враг. Зло, где его ни посей, всходит почти наверняка, но чтобы зерно добра дало росток, чтобы его не заглушили сорняки, нужна особая удача, счастливое чудо.

Ж. Бернанос «Сохранять достоинство»

Моему драгоценному мужу Александру Петровичу Страшному с благодарностью за поддержку и веру посвящаю

Когда я вошла в его кабинет, он стоял ко мне спиной – высоченный и какой-то квадратный, как боксер-тяжеловес. И рыжеватые волосы были подстрижены очень коротко, как будто их обладатель готовился вступить на ринг. Между тем Власов медленно повернулся и внимательно осмотрел меня с головы до ног. Представляю, как жалко я выглядела: на фоне роскошного кабинета, стены которого были обшиты какой-то неизвестной мне породой дерева, рядом с немыслимо дорогим письменным столом, диванами и креслами, обитыми дорогой мягкой кожей стояло маленькое «нечто» в старом и тоже кожаном пальто. Разница, разумеется, была не в пользу моей «кожи». Пальто, правда, когда-то было финским, но по прошествии десяти лет даже финны не признали бы его своим. Оно изрядно потерлось и обвисло, но кроме него у меня из зимнего ничего не было. «И вообще, – отчаянно подумала я, – встречают по одежке, а провожают…»

«Вот сейчас тебя и проводят!» – пристукнуло меня неотступное самолюбие.

– Здравствуйте, Юрий Сергеевич, – решительно перебила я собственное отчаяние и сомнения.

«Ведь для чего-то он меня позвал! Значит, знал обо мне нечто такое, что ему нужно позарез! И наверняка его не интересует моё пальто с облезлой опушкой!»

«Так уж и позарез», – опять съехидничало самолюбие.

«А ну тебя, не мешай!», – я отбивалась от него, как могла.

– Здрасьте-здрасьте, – слегка улыбнулось вовсе не боксерское лицо. Оно было большим, но лоб высокий и красивый, и нос не расплющен, а глаза… вот глаза я рассмотреть не могла. Закрытые очками с тонированными стеклами, они только угадывались большими темными миндалинами. Губы, сказав «здрасьте-здрасьте», опять улеглись в узкую темную полоску.

Власов поставил на журнальный столик большой стакан и открытую бутылку с минеральной водой.

– Присядьте, – он сделал неопределенный жест рукой и сам тяжело плюхнулся в необъятное кресло с уютными и почти живыми кожаными складками на сгибах, – хотите воды?

Я «некнула» и постаралась присесть на кончик заведомо мягкого дивана, но он все равно предательски провалился под моим в общем-то небольшим весом. Провалился и проглотил. Я сидела в нелепой позе с задранными коленками и отчаянно понимала, что моя финская кожа выглядит старой заплаткой на фоне этого проклятого дивана.

– Хотите снять пальто? – запоздало поинтересовался хозяин кабинета.

– Нет, – завопила я, на миг представив, что и мой костюм, который я называла просто «другой» – как у Тома Сойера были выходными «те другие брюки», – будет выглядеть еще несчастнее моего пальто, – спасибо.

– Как хотите, – равнодушно ответил Власов.

Мы сидели друг против друга, и невозможно было представить более нелепой картины. Один из богатейших людей России задумчиво рассматривал неудавшуюся журналистку, очумевшую от нищеты и собственных непримиримых принципов. И я, запоздало паникуя, ждала момента, чтобы набраться духу и сказать, что, мол, недоразумение вышло, что вы, мол, ошиблись, господин Власов, и я уж пойду к себе домой, ладненько? Но от этого лакейского «ладненько» совсем не ко времени опять проснулось мое самолюбие: