Влипла, определенно. Но что я могла натворить и когда? В тот черный провал между тем, как я рухнула в постель, и пробуждением? Но единственным человеком, которому я могла навредить ночью, была Оливия, а она, вон, жива-здорова.
Подруга тем временем протянула плешивому дворянскую грамоту, который тот не преминул изучить как следует. Потом пришел черед моих документов. Мужчина так же внимательно ознакомился с ними и протянул мне еще два листа бумаги.
– Постановление об аресте. И об обыске, – пояснил он.
Я попыталась вчитаться, но строчки прыгали перед глазами.
– Оливия, можно тебя попросить? – Я протянула ей бумаги.
Плешивого перекосило, остальные посмотрели на меня с немым изумлением. В самом деле, как простолюдинка посмела обратиться к графине на «ты»!
– Конечно, – с достоинством кивнула она. Пробежала глазами первый листок, вернула его мне. – Это постановление об обыске. Оно касается только твоих вещей и твоей половины комнаты.
Последние слова, кажется, были произнесены не для меня.
– Это – об аресте. – Брови Оливии взлетели на лоб. – По подозрению в покушении на жизнь барона Бенедикта Вернона?
– Что?! – выдохнула я. Слова кончились, и все, что я могла – таращиться на сыскарей и соседку, забыв, как дышать.
– Подозрение в покушении на жизнь барона Вернона-младшего, – повторила Оливия.
Я, наконец, обрела дар речи.
– Что за бред! Я и пальцем его не тронула! Да и когда бы?
– После вчерашнего я уже ни в чем не уверена, – задумчиво произнесла соседка.
«Честное слово, один бокал!» – вспомнилось мне. Щеки обожгло стыдом. Да, я ни в чем не виновата, и вчера говорила чистую правду, но кто мне поверит?
Похоже, кто-то подлил мне что-то крепкое в лимонад. Но зачем? Зачем кому-то понадобилось, чтобы я лыка не вязала? Просто напакостить?
А может, и в бокале, который протягивал мне Бенедикт, была какая-то гадость? Не просто же так он настаивал, чтобы я выпила. Может, он и мириться на самом деле не собирался, а хотел выставить меня на посмешище.
Но Оливия сказала, что в вине ничего нет. Неужели она на его стороне?
– А что было вчера? – вскинулся плешивый.
Оливия приподняла бровь.
– Это допрос?
– Неужели вы не хотите помочь правосудию, ваше сиятельство?
– Я с радостью помогу правосудию, – улыбнулась она. – И помогаю ему прямо сейчас, напоминая о том, что все правила ареста, допроса и обыска были написаны кровью невинно казненных, и потому эти правила следует соблюдать.
Сыскарь покачал головой. Обернулся ко мне.
– Лианор, где твои вещи?
– Вот. Ищите. – Я обвела рукой свою половину комнаты, стараясь держаться так же холодно-безразлично, как соседка, но вряд ли у меня это получилось.
Даже если Бенедикт на самом деле хотел не помириться, а устроить мне очередную пакость, почему Оливия сказала, что в вине ничего нет?
Да о чем я думаю? Какая разница, что было на уме у Бенедикта и кто подпоил меня? Кто на него покушался, и как это сделали, что покушавшегося никто не видел? Почему подумали на меня, понятно – о нашей вражде знали все, а стражи всегда ищут пропажу под фонарем, а не там, где потеряли.
Плешивый взялся за ридикюль на столе, но Оливия его перебила.
– Это моя вещь.
– Прошу прощения, ваше сиятельство, – повинился сыскарь, с поклоном протягивая ей сумочку.
Второй сыщик, худой и остроносый, между тем, обшарил карманы моего кителя.
