Владивосток и другие мужчины

Её отца звали Владивосток. Правой ногой он стоял в Тихом океане, самом большом океане в мире. Левой ногой – на краешке Евразии, самого большого материка планеты. И у ног его лежал 9288-ой, последний километр Транссибирской магистрали, самой большой дороги на свете. Хотя сам Владивосток невелик, его знали многие в разных точках Земли. Он был постоянно молод, беспокоен, ярок и всегда на волне. И дочь Владивостока бесконечно обожала своего отца с той минуты, как появилась на свет.

После детства обожание стало менять формы, цвета и размеры. До тех пор, пока не превратилось в настоящую любовь.

Будучи маленькой, она хотела жить вместе с отцом всегда. Всю жизнь. Прошло время, одежда в её гардеробе доросла до 42-го, перестав менять размер. И ей не хотелось больше жить с Владивостоком.

Её манил мир, полный других мужчин.

Когда дочь Владивостока была подростком, отец познакомил её с Токио-саном, который жил неподалеку, через море, но совсем в другом космосе. Отцу это стоило денег, но он хотел, чтобы дочь его увидела интересное, лучшее, что есть рядом. Да, она была впечатлена Токио-саном как загадочной сказкой. Но совсем не поняла его. Через много лет она и Токио-сан встретились снова. Она стала старше, Токио-сан был все таким же свежим, одновременно архаичным и высокотехнологичным, в белоснежных носочках, с ухоженными волосами и гладкой кожей, источавшей экзотический запах.

Вряд ли он узнал её. Однако подал ей свою визитку. Подал двумя руками, смиренно склонившись перед ней в пояс на мгновение. Дескать, очень уважаю Вас, Дочьвладивостока-сан. Они прониклись друг к другу непреодолимым интересом. Правда, Токио-сан не имел привычки приглашать женщин к себе домой. Он очень стеснялся своей маленькой квартирки без кровати и стола. Иногда его жилище колыхалось от землетрясений на 10-ом этаже сейсмоустойчивого здания.

Он угощал её в своих ресторанах на шумной Гинзе, в старинной Асакусе и в тех, что неспешно плыли по реке Сумиде. Больше всего ей нравился кисловатый запах рисового сакэ. Этот запах брожения из времён первобыта говорил о Токио-сане очень многое – всё то, что скрывалось за японской скромностью и вежливостью. Он украдкой смотрел на неё, когда она украдкой нюхала сакэ. Она пила этот напиток прохладным и смаковала его во рту. Токио-сан же любил выпить сакэ быстро, горячим, прежде утопив в нём кожицу фугу, снятую со свежепойманной ядовитой рыбки.

Сладкое мясо из вареных фаланг огромного краба она ела и раньше, на противоположном берегу Японского моря, в доме отца – Владивостока. А вот поглощать живую камбалу смогла только благодаря Токио-сану. Во всём свете лишь он один умел преобразовывать эту простецкую рыбу в сюрреалистический феномен. Выловив из морской воды, тут же, не задевая головы и хребта, молниеносно нарезал её ещё пульсирующее жизнью мясо на тончайшие перламутровые пласты. В таком виде он возвращал плоть камбалы на её трепыхающийся в блюде скелет с неповреждённой нервной системой. За секунду делал из сырой морковки крабиков, сервировал ими распластанную и притом живую камбалу. Токио-сану было приятно видеть, как дочь Владивостока отправляла на язык пищу, никогда не бывшую мёртвой.