Зимушку встречай!

Началось с того, что я в Новый год села в необычный вагон метро, с дизайном под библиотеку с книгами, и проезд в нём сопровождался спором о вечном в литературе: что-то из «отцов и детей» или из «кто прав или виноват». В числе прочих встал вопрос, к кому всё-таки обращаться, писать. Не на деревню же дедушке, а Деду Морозу, например.

Дед Мороз мне представлялся высоким дедом с длинной красивой бородой. Их много собиралось на улицах города, на катке, на ВДНХ, у Ледяного дворца. Вот наморозили!

Одна его борода уже подкупала, не говоря об остальном. Хотя борода напоминала больше неоплаченные счета, чем чеки, которые сразу ускользали из рук, как пар из носа.

А мне хотелось взять на руки своего мохнатого любимца пеки-пекинеса, непричёсанного такого, точно он только что продрал глаза ото сна или что-то заставило его пробудиться спозаранку. Неотлучный друг, мой пеки, пекинес Ники… Где я, там и он, маленький тёплый комочек.

Да, в Новом году и он придумал новшество, решил дежурить у плиты, не позволяя открывать духовку. Там пеклась утка, и запах, видно, сильно раздразнил пса. Чудик! Каждое утро лежит у моей постели, как и шерстяной носок, брошенный рядом. Ждёт пеки, чтобы с ним погуляли. Наверно, ему Дед Мороз тоже рассказывает сны, так крепко пеки спит, вздыхает, а днём ревнует ко всем подаркам и поздравлениям, что приносят в наш дом.

«Мне покажите. Подарки же для меня», – думает Ники.

Вот он лежит у моей сумочки, что так похожа на него, и неспроста. Пеки знает всё, что в ней новенького. А бабушка с утра торопится на кухню, точно на лыжи встала и рекорд хочет поставить: так она с палочкой бегает быстрее всех и застукивает ею, что и не поверишь, что бабушке ходить трудно.

А пеки ревнует, рычит, поспорить с бабушкой надо, думает, она на его след напала. Ники хочет поймать бабушку за ногу. Она торопится за лекарством туда, где стопочка и «поясок» с таблетками.

Какое же письмо написать Деду Морозу и кто он, что непонятен, как иностранец? В лес пойти, посмотреть, может, там какие его следы?

Мы собираемся. На Ники надеваю шубку. Выходим, сворачиваем к лесу. На полянке чистый белый снежок. Я отстёгиваю поводок, пёс даёт кросс по давно знакомой тропинке, что ведёт к домику для белок. Вот бы застать их! Когда белок много, они дружно цокают. И я цокнула, чтобы Ники долго не разнюхивал за деревьями, а бежал за мной.

Раскричался сокол. Белочек на месте не оказалось. Видно, они прибегали сюда раньше, с утра. Сокола боятся. Он на охоту вылетает, к домам повадился, в кустах синичек гоняет. У него глаз намётан, коготь острый, легко ему пташку схватить. Часто он «бомбит» кусты, и синички выпархивают оттуда.

Мы проспали сегодня. Белок – как не бывало. Зато кормушку занял голубь, втиснулся в неё и не давал синичкам подлететь к зерну.

– Пцу-пцу, – зову я пеки. На деревья снег наметало, лежит, как сахарное печенье. А местами – комочками. Ники бежит, прыгает, радуется. Даже сосульки примёрзли к его щекам, и мне кажется, что я вижу зубы колдуна. И всё от холода, от снега.

Играть у Деда Мороза можно долго, пока он не разозлится. Загляни-ка к нему в зимний лес! Пеки хитрый, нос совсем не высовывает. Цокаю, мол, побежали дальше. Уж почти всю тропинку прошли. На деревьях красные зарубки – на каждом повороте, будто Морозы Иванычи следят, кто в зимний лес пожаловал. Так много красных меток, словно здесь, в лесу, Союз Морозов основали, под названием «Двенадцать месяцев».