Ксеродерма

О каком смирении идет речь, когда начинаешь излагать свои мысли вслух или на бумаге?

Двери открываются полностью.

Если в каждом событии, происходящем с тобой, видишь знамение, значит, ты знаменосец.

Я иногда думал, я иногда видел, часто ничего не понимал, многому удивлялся.

Мы недаром хлеб жуём, когда нас слушают и понимают, а не только когда подают деньги.

И не было романтики в проливном дожде или мерзком липком снеге, был только стойкий бензиновый запах улиц. И не было ничего удивительного или многогранного, глубокого или поверхностного.

И не было практически ничего.

Кто не рождён для революций, пусть и не совершает оных.

У церковной ограды стоял существенно раздавленный жизнью человек с уже сформировавшимся печёночным лицом и просил милостыню. Он не требовал, не суетился, не кричал, он просил. Он просто молча протягивал руку. Судя по внешнему виду, человек был единственным из всех, стоявших у ограды, кто за Христа действительно просил на продолжение собственной жизни. Другие страсти и влечения его давно не интересовали.

Его родила женщина, но он, видимо, так и не смог стать мужчиной.

Каждому при рождении Господь дарит коробку с цветными карандашами, и каждый волен расписывать мир по – своему. Художником ему также стать не удалось. Он сделал несколько попыток, но краски оказались некачественными и недолговечными.

Обычное начало дня: суета спешащих на работу. Обычное начало дня: все ещё отгорожены от жизни и понемногу пытаются настроиться на волну сегодняшних реалий. Они ему безразличны, и их проблемы тоже.

Каждый в одиночку бежит впереди своей славы и позора.

Человек у церковной ограды продолжал стоять.

Мимо него несколько раз прошлась довольно опрятная пожилая женщина. Её горделивая осанка и походка заставляли многих и мужчин, и женщин с недоумением и некоторой растерянностью смотреть ей в след. Я подумал, что возможно она приходила ко мне на прием, но ничего определенного вспомнить не мог.

Человек у церковной ограды продолжал стоять.

На эшафоте всегда один. Количество зрителей и товарищей по несчастью значения не имеет. Проходящие мельком смотрели на него. Это как плевок в замедленной съёмке – длительное ощущение нечистоты. И я посмотрел на него и невольно подумал, сколько дней он рассчитывает пожить здесь, затем отойти в сторону, совсем в сторону.

Кому-то органы даются для музея патологической анатомии, кому-то – чтобы занести их в Красную книгу бытия, кому-то – просто для трансплантации. Он мог пригодиться только в первом или во втором случае.

Люди ходят к церковной ограде, как на тусовку или на службу с неполным рабочим днем, или как бабушки, сидящие возле дома: посудачить, обсудить последние мировые и дворовые новости. Стоящие рядом с ним не подпускают его, оттеснили подальше, чтобы не портил общую картину: ясное дело – нечист, смердит, отпугивает порядочных людей. Каждый из нас грехом считает то, чем он не страдает и чего не делает, хотя он, так же, как и они, существует только лишь в тех местах, где лежат, падают или прорастают деньги.

Кто-то ходит в храм, кто-то доходит до него, а кто-то там и остаётся.

Люди боятся ранней старости и бедности, поэтому, они боятся себе подобных, которым этого достигнуть удалось.

Пожилая женщина не боялась ничего. Подошла к нищему очень cпокойно, я невольно удивился, с каким уважением опустила в его кружку для подаяний несколько новеньких банкнот, от которых наверняка еще пахло свежей типографской краской.