В гостях у бабушки

Мне нестерпимо хотелось пожалеть свое безучастное существование и погоревать о прошедших годах, результативность которых в один момент превратилась в легкий ветерок приближающего вагона метро, особенно приглашающего на рельсы в серые осенние будни.

Поэтому я достал бутылку водки с изображением красной звезды. Несмотря на то, что ее внешний вид яростно регламентировал поводы для распития не ниже получения звания генерала-майора или гибели секретаря ЦК КПСС, я взял на себя смелость ей сообщить, что щемление моего тридцатилетнего сердца сравнимо делу государственной важности.

Я уверенно взял стеклянную бутылку и поставил ее под стол. Так же уверенно я поставил ее на занимаемое раннее место на столе. Сделав подобным образом раза четыре, моя необремененная сексуальной и полезной мышечной массой ручка начала капризничать и посылать болезненные сигналы. Приняв решение кончать это алкогольное упражнение, я встал из-за кухонного стола, сделал полтора шага, открыл самую обычную самую потрепанную лишь временем дверку под раковиной и бескомпромиссно положил спиртосодержащий сосуд в мусорный пакет. Я вспомнил, что уже ровно как полтора года не пью по причине стыдливого казуса. Еще через пару секунд я вспомнил, что водка-то вообще-то не моя, а моей бабушки, которая использует ее для приготовления шикарнейших настоек. Лишь по ним одним я скучаю в этой временной петле трезвости. И мне пришлось достать краснознаменную водяру, вытереть от слегка прилипших пищевых остатков и положить на полку к другим бутылкам, основу которых составляют подаренные и еще не передаренные.

Требовалась разгрузка от сложившейся перегрузки. В тесной ванной комнате со слабым бледным освещением и белым кафелем, который не вышел из моды лишь потому, что никогда туда не заходил, я стал набирать горячую ванну. Специальных расслабляющих солей, пены и иной атрибутики роскошного релакса среднестатистического обывателя не было, поэтому под струящуюся воду я щедро вылил шампунь «3 в одном». Кажется, бабушка им периодически намывала рыжего кота.

Мне искренне хотелось взглянуть в зеркале на себя в полный рост и со всей живой откровенностью спросить: «Кто я?». Но возможности маленького зеркала, слегка заляпанного следами слюны, пасты и капель омывания, не давали такого простора для желаемого риторического вопроса. Пришлось довольствоваться тем, что есть.

Синяки под глазами стали больше, щетина неопрятнее и менее мужественна. Дальше мне не захотелось вглядываться в лицо, полное скорбей, добытых истязающей рефлексией. Захотелось хотя бы на одну горячую ванну отстать от заляпанного мазутом череды неудачных событий парнишки, который все еще был молод и который, как и каждый человек на Земле, заслуживал уважения к себе и к своим чувствам.

Лежа в воде с подогнутыми от высокого роста коленками, перед глазами у меня мелькали образы теплоты. Мне казалось, что я до сих пор неопытный студентик, сижу под богатым на звезды черным небом перед огнедышащим костром, слушаю звуки гитарных струн, юношеский хор, полный разных тембров и полов, и не могу оторвать кроткого стеснительного взгляда от Машки. Она сидит в красном с узорами свитере, немного уставшая от активного дня на свежем воздухе и такая лучезарная. У нее красивые голос, очки с широкой оправой, тканевый ободок, родинка над губой, любовь к античным поэтам и зеленому чаю, нервная привычка трепать заусенцы и традиция подкармливать голубей крошками засохшего хлеба. Исключительно все в ней говорило о том, что красота была дарована человечеству свыше.