Мышастый конь Лютый

В ночь, когда ударили первые осенние заморозки, брата вывели из конюшни и больше его Грифель не видел. Артист был вожаком в их табуне, теперь лошади стояли растеряны и подавлены. Грифель волновался, тревожно ржал и бил копытами в заднюю стенку стойла, но Артист не отзывался, лишь его запах ещё беспокоил оставшихся лошадей.

Вдалеке по ночам гремело и ползло что-то большое и страшное, месило и чавкало грязью. Советские войска отбивали Польшу. Шёл октябрь 1944 года.

* * *

179-й гвардейский артиллерийско-минометный полк дислоцировался в Родниках. Полторы тысячи голов, людских и лошадиных, перемещались по селу, казалось бы, хаотично, но была в их суете непонятная мирным жителям закономерность. Впрочем, никаких мирных жителей в Родниках давно уже не было, одни лишь измотанные войной бабы, старики и дети. Полковой штаб разместили в помещичьем доме. Радиотелеграфисты заняли дальнюю комнату: лейтенант, два сержанта, двое рядовых. Станции у кавалерии были маломощные, и с начала войны донесения всё больше доверяли связным на лучших лошадях. А то и вовсе как придётся, на своих двоих.

Гавриил Демьянович Савкин вышел из штаба в половину десятого и пошагал размеренно за село и дальше пролеском на северо-восток. В пятнадцати верстах от Родников, в поместье Суфчине была большая конюшня. Если после немецкой бомбёжки в июле лошади не разбежались, то у Савкина был шанс обзавестись конём – уже два месяца он был пешим.

– Дядя Гаврила! – тонкий голос окликнул уже прилично отошедшего от села Савкина. Тот встал, развернулся всем корпусом. Навстречу, прижимая локтем трёхлинейку, бежал Петька Радимов.

– Чего шумишь?

– Дядя Гаврила, ты в Суфчин? Пошли вместе, меня отправили фураж искать.

– Пойдём, только тихо. Мало где недобитки остались.

Пошли. Гавриле было тридцать пять, но рядом с юным Петькой он казался почти стариком. Больше всего Савкин хотел домой. Он ужасно устал от войны, но её не прятался. В Сибири осталась жена Анисья и четверо детей. До войны Савкин работал в колхозе счетоводом, на фронт ушёл одним из первых, попал под Москву на курсы радистов и оттуда – в 179-й миномётный. Так всю войну с одним полком и прошагал. Теперь, на польской земле, было понятно, что хвост фашистской гадине прижмут. Но сколько это займёт, год или два, Савкин не знал. Усталость сменялась отчаянием, тот гневом и так по кругу. Война всё никак не кончалась, своя земля под ногами сменилась чужой, и нужно было просто вытерпеть, как терпят бабы в схватках.

Петька шагал вприпрыжку, как все молодые, у которых от избытка энергии внутри разжималась пружина. Ни фашистов, ни чёрта, ни смерти Петька не боялся, хотя насмотрелся на первых, второго и третью за два года уже вдоволь. Он прибился к полку голодной весной сорок второго. Над сиротой сжалились, поставили на довольствие и записали в помощь интенданту. Однако война есть война, со временем дали и винтовку. Так шестнадцатилетний Петька Радимов оказался в Польше и смешно, в подскок, шагал рядом с молчаливым Гаврилом.

– Дядь Гаврила, а ты какую лошадь хочешь? – молчание Петьке давалось с трудом.

– Какая будет, – Савкин шёл размеренно, экономя силы.

– А вот если бы тебе сказали, выбирай, Гаврил Демьяныч, любую, ты б какую взял?

– А какие есть?

– Ну там, красивую или быструю? Или, можа, выносливую?