Покойник в кювете

В жизни каждого человека бывают минуты, когда он решает кардинально изменить свою жизнь и перевести ее на новые рельсы. Обычно это происходит в понедельник или в первый день нового месяца и, уж конечно, под Новый год.

Так и Никита Хмельнов, ложась спать накануне, твердо решил: с прошлым покончено раз и навсегда.

Но, проснувшись утром, он как обычно, включил приемник, и первое, что услышал на местной полицейской волне, было сообщение: «В кювете близ деревни Кочки обнаружен труп неизвестного мужчины. Начато расследование происшествия».

Любопытно, весьма любопытно, подумал он, и вслед за этим одна за другой стали цепляться привычные мысли:

«Что это было: преступление или несчастный случай Кто погиб и кто ведет следствие?»

Это были мысли естественные для репортера местной газеты, который вел колонку криминальной хроники и происшествий.

«Стоп! – напомнил себе Никита. – Я больше не при делах».

Вчера его вызвал к себе на ковер главред их газеты Горяев, или Горыныч, как его звали по-свойски в редакции.

Александр Михайлович вполне оправдывал свое прозвище. Заводился он с полоборота и переходил на крик. В таких случаях Никита думал: а если поднести спичку к его глотке, будет он извергать пламя или нет?

В суть высказываний Горыныча Никита никогда не вникал.

Но в этот раз он действительно провинился, и Горыныч был прав, когда сказал: «Ты нарушил профессиональную этику. За спиной нашей газеты (то есть у него за спиной) опубликовал свой материал в другом издании».

Справедливое замечание главреда Никита парировал показавшейся ему нейтральной фразой: «Я знал, что вы его не напечатаете».

Шрам на щеке Горыныча стал багровым – верный признак цунами.

Но дальше произошло неожиданное. Горыныч сосредоточился в себе, и по движению губ Никита понял – он считает. Александр Михайлович досчитал до пятидесяти восьми, достал пилюлю и засунул себе в рот.

– В общем, так, – сказал он спустя минуту, – если хочешь, можешь считать себя в творческом отпуске. С сегодняшнего дня я перевожу тебя во внештатные сотрудники – тем более что ты сидишь у нас на договоре, который истекает на следующей неделе, – и если я буду в дальнейшем печатать твои опусы, то на последней странице рядом с кроссвордами и разделом юмор в коротких штанишках. И в строго ограниченном формате. Исключительно под моим контролем. Всё. Можешь идти. Еще один прокол, Никита, – Горыныч придал своему голосу зловещие нотки, – и забудь дорожку в нашу редакцию.

Александр Михайлович отвернулся к окну. На его стеклах, как слезы, текли капли дождя, но главред всем своим видом давал понять, что снисхождения от него ждать не приходится.

По сути это, было увольнение.

Выходя из кабинета Горыныча, Никита так хлопнул дверью, что в том месте, где перегородка примыкала к потолку, образовалась трещина.

В общей комнате сидел весь штат редакции: зам Горыныча Людмила Ивановна, его секретарша Эльвира и корректор Настенька. Водитель был где-то в разгоне. Присутствующие смотрели на него с состраданием.

– Никита, – тихо поманила его к себе Людмила Ивановна, – только не выступай. С ним это бывает, а потом он сам мучается. Всё уляжется. Работа у него такая. Главред как-никак. Это равнозначно тому, что сидеть голой задницей на раскаленной сковородке. Как ни ерзай, всё равно обожжешься.