Однажды в России. Унесенные шквалом 90-х

© Салуцкий А., 2023

©  ООО «Издательство «Эксмо», 2023

– Эх, Вовка, чует моё сердце, русского человека снова за бороду схватили и начинают трясти.

– Слава Богу.

– Чему радуешься, садовая голова?

– Тому радуюсь, что я не русский – мордва.

– Мордва что ни на есть русский. Тебе в калужской деревне плохо было? И на асфальте галоши не промочил.

– Ты, Михалыч, подначку не сечёшь. Пить надо меньше.

– У меня с этим строго. Электрикам вполпьяна нельзя, с огнём играем.

– И напряжение не вырубаете?

– Окстись! Первым делом! А всё равно щёкотно. Жизнь, она, знаешь… Такое шаманит, что с лихвой. Иллюминация, она проще.

– А чего тебя на иллюминацию ставят?

– Повелось так. Праздники подходят, начальник шумит: где иллюминатор?

– Михалыч, сколько же лет мы с тобой празднуем?

– Давно… А как тебя в Калугу забросило?

– Дед на базаре бабку приглядел и увязался за ней, под Ферзиково. Я по матери русский.

– Да-а, в ту пору людей, как семя, раскидывало. Где укоренятся, там и росли.

– У нас после войны так сеяли. Бабы вторую юбку наденут, им в подол зерна сыпанут и – на пашню… Да, Михалыч, здесь я только к цифрам могу люльку подать. Что в проверочном листе? На буквах всё горит? Приставную лестницу из кузова вытаскивать – до мозолей мучаюсь.

– А ты в тряпочку помочись да ладони обмотай. Мозоль размякнет.

– Втридёшева байку продаёшь.

– Случай прижмёт, вспомнишь.

– Когда пробную иллюминацию включат?

– В семь… Здесь немецкие, не перегорают.

– А чего ты их немецкими зовёшь?

– На ящиках – «Майли Сай. Ламповый завод». Туда поволжских немцев выселяли. Они лампочки и дуют. Киргизия… Ладно, давай о деле, подъезжаем. Штангу на два колена выдвинь. Когда уж твою «лайбу» спишут?

– Этому «газону» четверть века, вышка телескопическая. Остальные у нас поворотные, со стороны достают. У меня вертикально.

– Сейчас шесть… С последней цифрой мигом управлюсь, тридцать лампочек. Ждать придётся, пока свет дадут.

Но ждали недолго. Вышку только уложили в кузов, как ярко, глазасто вспыхнула иллюминация:

«С новым 1987 годом».

До чего верно сказано: первая любовь уходит последней.

Никанорыч сидел в потёртом кожаном кресле-качалке перед электрическим камином с пляшущими язычками светового пламени и вспоминал юность. Через несколько часов наступит 1987 год и ему стукнет девяносто. Наступает вечерняя заря, и память уносила в те далёкие времена, когда занималась заря утренняя. Он встретил Надю Ткачук случайно, на одной из тесных улочек Брест-Литовска, и долго крался за ней, чтобы на следующий день встать на дежурство около её дома. Она жила на самой окраине, у небольшого леска, а за домом было просторное гумно. Примерно через месяц, основательно намозолив Наде глаза и подыскав повод для знакомства, там, на скирдах ещё не обмолоченного хлеба, он в первый раз и женился.

Когда Надя провожала его до перекрёстка, внезапно путь преградила подгулявшая компашка местных ребят. Один из парней, чернявый, с чубом, в лихо заломленной кепке, – до сих пор, паразит, стоит перед глазами! – грозно надвинулся: «Я лавочку открыл, а ты в ней торгуешь?»

Никанорыч непроизвольно улыбнулся, покачался в кресле: до чего же образным был тогдашний молодёжный жаргон! А тот чернявый… Потом Надя со слезами рассказала, как он изнасиловал её в соседнем лесочке.