Навет старого колдуна

Пролог

В лесу становилось все темнее, высокие строгие ели стояли, не двигаясь, в молчаливом оцепенении смотрели осуждающе и надменно. Из старого черного дупла, на мохнатую ветку выпрыгнула юркая белка, но не стала грызть орешки, а села на задние лапки и, уставилась своими карими глазами, в которых переливались негодование и презрение. Где-то заухал филин, наполняя сумеречный лес жутким стоном и надрывным плачем. За каждым деревом начали просыпаться лесные чудовища, протирать глаза корявыми лапами и наблюдать сверкающими в темноте зрачками. Сумерки сгущались, тропа, и так, чуть заметная среди корней деревьев, засыпанных толстым слоем опавшей хвои, стала едва различима. Боясь, что заблудится и останется в этом страшном лесу, замотанная в большую черную шаль, женщина посмотрела схему, нарисованную на листке бумаги, нашла глазами ориентир – сожженное грозой и расколотое напополам сухое дерево и, ускоряя шаг, направилась вглубь чащи.

От сухого дерева, она прошла метров пятьдесят и лес начал редеть. С трудом пробираясь сквозь молодой и очень густой березняк, женщина одной рукой отводила упругие шершавые деревца, хлеставшие ее по лицу, а другой, постоянно поправляла цепляющуюся за ветки и сползающую на плечи шаль. Внутри ее все сжималось от страха, но какая-то неведомая сила толкала вперед и упрямо твердила на ухо: «Иди и не бойся». И она шла, защищая лицо от хлестких ударов, запинаясь за корни, проваливаясь между кочек, обдирая руки у колючих кустов боярышника.

Избушка появилась перед ней внезапно и резко. Женщина испугалась и чуть не вскрикнула, но, вовремя успела закрыть шалью рот, в страхе, что ее крик разнесется по лесу чудовищным многоголосьем и разбудит все самое страшное и злобное, уснувшее под корягами и по дальним рямам.

Собрав все мужество, она протянула руку к гладкой, позеленевшей от времени ручке, в последний момент, хотела отдернуть ее и развернуться, но, неведомая сила опять зашипела совсем рядом: «Иди, иди и не бойся». Ведомая злобной жутью, чувствуя себя как в страшном сне, она дернула ручку на себя, дверь открылась и она вошла. Голова закружилась от спертого воздуха, перемешанного с настоями трав и горечью полыни. Постояв минуту, она пришла в себя и осмотрелась.

Перед ней на середине избушки, за грубо сколоченным деревянным столом, сидел старый седой дед. Из-под белых, нависших бровей, смотрели на нее два иссиня-черных глаза долгим и испытывающим взглядом. Позади него, на шесте горела лучина, а на столе светилась зажженная свеча.

– Здравствуйте, – поздоровалась вошедшая женщина, и не узнала своего голоса, он стал хриплым и сухим, как будто шел откуда-то из-под земли.

– Землю с могилы принесла? – спросил дед, каким-то железным голосом, и все также испытывающе, смотрел на нее.

– Принесла, – тихо проговорила женщина, ее голос дрожал, – и фотографию принесла.

– Ложи на стол, – проговорил он, и женщине показалось, что рядом опять заскрежетало ржавое железо.

Женщина положила на стол свернутый вчетверо бумажный лист с фотографией и тряпичный мешочек с могильной землей. Трясущимися руками достала из кармана завязанный узелок, развязала и расстелила перед колдуном. В свете свечи заиграли сверкающими огоньками: два золотых кольца: одно обручальное, другое с камнем; увесистые золотые сережки с подвесками-шарами и толстый золотой православный крестик. Старый колдун посмотрел на приношение, поднял свои угольные глаза, в которых сверкали злые искры.