Проклятые

Где-то на северо-западе страны Хардар, среди густого леса у подножия горы приютилась небольшая проклятая деревенька. Ее численность вот уже на протяжении двух веков составляла ровно сто тридцать три человека. Она была окружена невидимым куполом, не выпускающим жителей деревни.

Именно мне довелось родиться в ней, чтобы спасти небольшое поселение от проклятья. Но я об этом даже не догадывалась.

Отец нам всегда говорил, что в любой ситуации у каждого есть выбор. Помню, как тогда с ним часто спорила, не соглашаясь.

– Ведь мы не выбираем родителей, – настаивала я, в разгаре дискуссии упирая руки в бока. По словам папы, так же вела себя моя мама, когда отстаивала свою точку зрения.

– Ошибаешься, Вукана, – грустно улыбаясь, мягко возражал отец. – Наши души, находясь на небесах, выбирают себе семью и путь, который им предначертан. Они видят как трудности, которые их ждут, так и все радости, что им предстоит испытать. И идут по выбранной дороге, совершая свои ошибки и приобретая опыт для последующего перерождения.

В это время все домочадцы затихали, с интересом вслушиваясь в глубокий голос главы семейства. Этим чарующим, гипнотизирующим интонациям его голоса позавидовал бы любой искусный сказитель.

– Тогда я не понимаю, почему некоторые души выбирают себе сложную жизненную дорогу? – не унималась, в действительности слабо представляя, как я, самостоятельно, зная все жизненные невзгоды наперед, согласилась родиться в нашей проклятой деревне. Нет, родителями я была вполне довольна. И хотя мать я не знала (она умерла при родах), папу обожала. Он никогда не бил и не наказывал нас. Да и в нашей Богом забытой деревне дети рано становились взрослыми, иначе здесь не выжить.

– Потому что из каждой прожитой жизни душа выносит определенный опыт, – позабавленный моим воинственным настроем, ответил отец. – И всегда ищет чего-то нового, чего у нее не было раньше. Так как нет предела совершенству.

– Какой опыт может быть в потере родных и близких? – сжимая кулаки от обиды и грусти, возникающей постоянно при мыслях о маме, которую так и не узнала, спросила я.

– Возможность научиться принятию реальности такой, какова она есть, – с застарелой болью на дне глаз тихо ответил самый опытный охотник в нашей деревне, и в комнате повисла тяжелая, словно душное пуховое одеяло, тишина.

– А какой опыт приобретает новорожденный, который не дожил даже до месяца, скончавшись на двадцать третьем дне жизни? – разрушила молчание хрипом, вспомнив о горе соседей, что год назад отпраздновали свадьбу, а недавно похоронили первенца, умершего от неизвестной болезни. Он просто сгорел за три дня.

– Пока был в животе матери, он мысленно общался с ней, постигая таким образом целый мир. И каждый день после рождения мать гладила его волосы, целовала его нежную кожу, а он знал, чувствовал ее любовь и ласку. Он жил недолго, но уходил из этого мира, постигнув свой опыт, любовь матери – главнее этого ничего нет…

И я ненадолго затихала, обдумывая слова папы. Но через несколько минут вновь нарушала тишину, но уже какую-то спокойную и уютную. С громким треском прогорающих поленьев в большой выбеленной печке, с тихим скрежетом пера по бумаге (Никита учился писать буквы), едва слышным пыхтением Ульяны, возившей старым безухим медведем по полу, и тихим почмокиванием Олеси в колыбельной.