Свет воспылает

Руки, казалось, связали века назад. Сирлинорэ не умела чувствовать, разучилась после Становления – ритуала обращения умирающего человека в ангела. Однако человеческое не стремилось умирать в ней. Хотелось держаться гордой и сильной, но в то же время рассудок требовал показать, насколько ей противна уготованная участь. Участь, которую она выбрала себе сама, осознавая меру необходимости.

На пьедестале перед глазами располагался длинный стол, за которым сидели они. Семь молчаливых фигур. Головы покрыты капюшонами так, что виднелась только нижняя часть лица у всех. Пол каждой фигуры определить не представлялось возможным даже подсудимой, но по ауре Света она понимала: каждое из сидящих за столом судьями существ являлось бесполым. Даже если из-под плотного капюшона проглядывали пряди длинных каштановых волос. Скрытые лица украшала лишь едва мерцающая золотом тесьма одежды. В отличие от людей-священнослужителей, члены Конклава одевались скромнее.

Они продолжили обсуждать что-то ментально между собой, пока церковные канцеляры и писари торопливо переговаривались друг с другом, изредка одаривая деву в цепях и кандалах осторожными взглядами. Сирлия предполагала, что люди церкви боятся её не меньше, чем членов великого Конклава почти в полном составе.

– Лонде, можно вас? – шепнула узница.

– Госпожа Сирлинорэ? – повернулся покрытый циппироном1 аббат, который возился с учётной книгой подсудимой.

– Где Всевидящая? – Сирлинорэ оглянулась. Кандалы позволяли делать только аккуратные и короткие движения. – Глава Конклава и всей нашей церкви занята?

– Не могу знать, – он вновь уткнулся в книгу. – Лучше бы вы поинтересовались судьбой стороны своей защиты. Никто из ваших поверенных так и не явился сюда.

– С этого момента они мне больше никто, – отрезала она.

Громкий стук тростью заставил аббата-писаря содрогнуться и прижать книгу к груди. Опомнившись, он оглядел церковную рясу: появилось несколько свежих пятен чернил. Неряха легонько стукнул по лбу коркой тома и шёпотом помолился, напутствуя себя быть более аккуратным.

Ещё стук, более звонкий. Зал окончательно затих. Сирлинорэ подняла тяжёлый взгляд двух вишнёвых ягод, в голову ударила искра. «Пока не разрешат, не смей смотреть на них», – подумала Сирлия про себя.

– Сирлинорэ, – после долгого ментального обсуждения первой заговорила нейтральным – ни женским, ни мужским – голосом центральная фигура, руководящая процессом, – мы, Конклав VI созыва, выносим решение на всеобщее обозрение. Да будут Всеотец и великие илтатрии2 тому свидетелями; да будут тому свидетельствовать верные рабы Его, собравшиеся здесь; да примут это решение строки пергаментов и усердные руки хронистов.

Узница косым взглядом оценила обстановку. Писари вели конспект с умопомрачительной скоростью. Те, кто сидел недалеко от неё, кажется, работали без помарок.

– Властью, данною нам Небесами, мы выносим вердикт: лишить Сирлинорэ Легкокрылую духовного сана и прозвища.

Неведомо откуда появились два крепких привратника, которые сняли с неё половину кандалов, верхнюю одежду в церковных символах и отвязали ремень с молитвенной книгой.

– Подвергнуть опале и разоружению, – продолжил глава Конклава.

Сняли второй ремень. Ножны для ранее изъятого оружия оказались в руках молчаливого привратника, напоминающего внешним видом бандита, а не верного последователя Всевышнего. Тяжёлую клёпанную куртку снимали с трудом. Подсудимая не сопротивлялась, оставшись в поддоспешной рубахе.