Происшествие в гостинице «Летучий Дракон». Призраки Крайтонского аббатства

В обильный событиями 1815 год мне исполнилось ровно двадцать три года и я только что получил в наследство значительный капитал в государственных и других денежных бумагах. Первое падение Наполеона открыло континент для английских туристов, желавших довершить свое умственное образование заграничным путешествием, и я присоединился к этой жаждущей высшего развития гурьбе после того, как гений Веллингтона на полях Ватерлоо устранил маленькое препятствие в виде ста дней.

Катил я из Брюсселя в Париж на почтовых; по той же самой дороге, я думаю, по которой шла союзная армия несколько недель назад. Нельзя представить себе, какое множество экипажей теперь неслось по одному со мною направлению. Стоило оглянуться назад или поглядеть вперед и глазам вашим непременно представится растянутая линия пыльных облаков, поднятых нескончаемым рядом экипажей. То и дело на встречу попадались обратные лошади, измученные и все в пыли. Тяжелое то было время для этих терпеливых общественных деятелей! Ни дать, ни взять, точно весь мир пустился на почтовых в Париж.

На всё это мне следовало бы обратить особенное внимание, но с головою, наполненною одними помыслами о Париже и о том, что меня ожидает впереди, я небрежно и с нетерпением относился к окружающему меня на пути. Полагаю однако, что мили за четыре до живописного городка – название которого я забыл, подобно названиям многих других городов более значительных, через которые мчался очертя голову – и часа за два до заката мы увидали пред собою потерпевший крушение экипаж.

Карета не то, чтобы опрокинулась, однако две коренные лежали врастяжку. Ямщик и форейтор в высоких сапогах, возились вокруг лошадей, а двое слуг, по-видимому ничего не смысливших в подобных вещах, силились помочь им. Из окна кареты высунулась хорошенькая шляпка на маленькой головке. Меня пленило нечто в общем её абрисе и в форме плеч, также показавшихся на минуту. Я тотчас решился разыграть роль сострадательного самарянина. Остановив мой кабриолет, я поспешно выскочил из него и вместе с моим слугою принялся поднимать лошадей на ноги. Увы! на хорошенькую шляпку была наброшена густая чёрная вуаль. Кроме узора на кружеве я ничего и не увидал, когда головка опять скрылась.

Почти в одно и тоже время в окне показался сухощавый старик, вероятно, больной. Несмотря на жаркий день, вокруг его шеи был обмотан черный шарф, скрывавший всю нижнюю часть его лица до самых ушей и носа. Он проворно опустил складки шарфа и разразился потоком благодарственных речей на французском диалекте, сняв шляпу с чёрного парика и сопровождая излияния благодарности оживленной мимикой.

Кроме боксёрского искусства, я, подобно всем англичанам того времени, не мог похвалиться большими знаниями, но в числе их находился и французской язык; итак, я ответил по-французски – надеюсь и полагаю, что правильно. После усердного обмена поклонами голова старика скрылась и скромная, хорошенькая шляпка снова появилась в окне.

Должно быть, незнакомка слышала, как я говорил с моим слугою; она поблагодарила меня по-английски таким милым ломанным произношением и таким сладким голоском, что я пуще прежнего проклинал чёрную вуаль, полагавшую преграду моему романтичному любопытству.