СемьЯ

Саша очнулась на голом бетоне.

На миг ей почудилось, что она лежит в кровати под пуховым одеялом, тяжесть которого всегда рождала приятную полудрему. Вот-вот мать крикнет с кухни, чтобы Саша, лентяйка, вставала и шла ей помогать, а потом вскочит со своей кровати младший брат, отец протяжно зевнет из соседней комнаты…

Но нет.

В спину впивались камешки – их слишком много, острых и мелких, словно гречневое зерно. Саша завозилась, мечтая не просыпаться, но в голове прояснялось все сильнее. В ноздри ударил запах речной воды – влага и гниющие раковины, а еще…

Саша открыла глаза – сначала она увидела перед собой лишь бледное свечение, которое рассеялось, стоило только крепко зажмуриться. Да, это точно не ее комната – бетонный серый колодец, стены которого бесконечно уходят вверх. С потолка слабо льется мертвенный свет, не дотягиваясь до пола, а вокруг Саши царит мрак.

Притаиться в такой тьме может все, что угодно.

Из бокового коридора послышался глухой звук, словно бы кто-то вышагивал там, в беспросветной черноте, и Саша напряглась, прислушиваясь. Тихо. Издалека едва доносился плеск воды, но больше ничего.

И никого.

Отсыревший свитер напитался холодом, и Саша зябко поежилась на бетоне. Снова вскинула голову – там, высоко-высоко, куда и не добраться, стоял день. Неприветливый и серый, затянутый будто бы дымкой. Мутный солнечный свет перечеркивали прутья решетки.

Голова раскалывалась от боли. Тошнота то подступала горечью, то вновь дрожала в желудке, и Саша глубоко дышала носом, пытаясь справиться с собой. Что случилось?..

А потом боль медленно потекла по телу, отозвалась эхом в ушибленной спине, зудящей от камешков и веток, на которых Саша пролежала неизвестно сколько времени. Боль, отыскав нужную дорогу, разлилась кипятком в левой руке.

Саша попробовала пошевелить пальцами, но все внутри вспыхнуло так резко и так сильно, до слепоты, что она вскрикнула, прижимая сломанную руку к груди.

Пришлось переждать, пока боль не станет размеренной и слабой. Под ногами хрустнуло стекло – это ведь очки, боже! Золотистая дужка треснула от удара, линзы разлетелись осколками, и теперь в них едва дрожал слабый отблеск.

И как теперь, без очков?..

Рука горела так, словно ее сунули в раскаленные добела угли. Саша с превеликой осторожностью закатала бежевый свитер и увидела, что неподвижная рука налилась синюшностью и чернотой, будто подпорченный яблочный бок. Мать всегда заставляла срезать подгнившую кожицу ножом. Только вот видеть сейчас свою руку такой, и вспоминать про яблочные очистки – это вообще что-то за гранью нормального. Пальцы были целыми, но и они не шевелились.

Нигде не торчала желтоватая кость, даже крови не было. Это плохо – что с рукой-то теперь делать в этом глухом колодце?.. Рука и правда сломана, никаких сомнений по этому поводу у Саши не осталось.

Тошнота зашевелилась в груди, но Саша зажмурилась, приказывая себе успокоиться и не паниковать. Да, Саша никогда раньше не ломала руки или ноги. Что ж, все когда-то случается впервые.

Все вокруг казалось зыбким. Пришла в себя на дне заброшенного колодца, засыпанного прелой листвой и мелкими камнями. Рука сломана – теперь с этой болью надо будет бороться. Голова ноет, словно ее приложили дубовым чурбаком. Но Саша живая, относительно целая.