– А теперь высуньте дуло в окно и посмотрите прямо в него своим фирменным вот этим а-сейчас-я-вам-всем-надеру-задницу взглядом.
Мужчина у окна обернулся и посмотрел именно так, как его просили, но не в окно, а на осточертевшего ему режиссера.
– Я не буду высовываться, – отрезал он, одним отточенным движением возвращая на место автомат, другим – сдвигая с глаз прибор ночного видения. Он двигался настолько плавно, но в то же время стремительно, что притаившейся чуть в стороне девушке все происходящее казалось каким-то нереальным, что ли… Алиса переступила с ноги на ногу и перевела взгляд на мать.
– Боец, мы должны доснять это чертово видео, – обратилась так мужчине и закусила подрагивающие от едва сдерживаемого смеха губы. Спецназовец выругался и перетек (иначе не скажешь) из одной точки пространства в другую. Чтобы заметить тихо:
– Я не гребаный Брэд Питт, Марина.
Мать Алисы без всякого труда выдержала давящий взгляд несостоявшегося актера и чуть иронично вздернула бровь. Она была не из тех, чью волю можно было бы сломить. Даже такому, как он. Да, женщин-военных у нас все еще не воспринимали всерьез. Но не генерала Вебер. С матерью Алисы считались все. Сам министр обороны и тот считался.
– Сделай, что тебя просит режиссер, и можешь быть свободен.
– Он просит меня высунуться. Высунуться, понимаешь?! Да будь там снайпер, меня бы сняли в момент. Ты же понимаешь! Или этот дерьмо-ролик снимается для того, чтобы предполагаемый враг сдох от смеха?
– Нет. Он снимается к двадцатипятилетнему юбилею спецназа, Белый.
– Да у меня салаги в учебке в жизни так тупо не подставятся! Даже эти дебилы знают, что огневая точка выбирается с учетом маскировки выстрела! А это, – палец мужчины в перчатке ткнул вверх, – на хуй мне прибор ночного видения, если за окном белый день?
Он даже голоса не повысил. А у Алисы поднялись тоненькие волоски на теле, и в горле собрался ком. Она сглотнула, прижав к груди папку со сценарием. И, наверное, именно это движение заставило мужчину обернуться. Лицо скрыто маской – одни глаза видны. Но какие… Какие глаза. Мамочки!
– Рус, просто сделай, что тебя просят. Надо ночь – будет ночь. Просто в оптике как-то солиднее.
– Дерьмовые понты! – рыкнул тот, отводя взгляд от девушки.
Алиса сглотнула. Капелька пота скатилась вниз по груди и упала в простой хлопковый лифчик. Жарко было, как в аду. А ведь на ней почти невесомый летний сарафан. Страшно представить, как себя чувствовал этот мужчина в полной спецназовской экипировке.
Рус? Мама сказала… Рус? Это как? Руслан? А перед этим она назвала его Белым… Так это он? Тот самый, легендарный… Позывной Белый. Это о нем столько разговоров ходило? Странно… Она-то думала, что он старый.
– Послушайте, я понимаю, что все устали… Но у нас последняя сцена. Давайте ее отыграем, – призвал к благоразумию тощий неопрятный режиссер, которого министерство обороны подрядило под этот проект за какие-то совершенно баснословные деньги. Так говорила мама…
– Давай, Руслан, не упрямься.
Белый выругался под нос, тем самым демонстрируя, что их отношения с генералом Вебер выходят за рамки уставных, и с досадой покосился на окно. Стекло давным-давно разбили, но оно осыпалось не до конца и теперь нависало над рамой, острыми как бритва краями. То, что нужно по сценарию ролика.
