Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками

© Karen Russell, 2006

© Перевод. Н. Ломанова, 2018

© Издание на русском языке AST Publishers, 2020

Наш отец, вождь Бигтри, отправился на материк, оставив нас в старом доме дедушки Сотуса. Впервые мы находились на болотах одни.

– Не робейте, девчонки! – небрежно бросил он. – Кормите аллигаторов, не разговаривайте с чужими. И запирайте дверь на ночь.

Вождь, видимо, забыл, что в дедушкином доме дверь похожа на ширму и никакого замка в ней нет. Дом этот всего лишь старое проржавевшее бунгало в устье реки, где гнездятся птицы. Там одна душная комната с тремя окнами, подоконники которых засижены москитами, а жестяная крыша гулко отзывается на капли дождя. Но мне там нравится. Порывистый ветер с реки засыпает дом листьями и птичьими перьями. Когда у птиц брачный период, окна прямо дребезжат от их пылких игр.

Сейчас тонкие оконные стекла трепещут от грома, словно вощеная бумага. В шуме летнего дождя есть что-то утешительное. Я воображаю, будто в нашу крышу стучится моя умершая мать. Где-то вдали ревет аллигатор – но явно не наш. Я нахмуриваюсь: это какой-то чужак. Все наши выведены в инкубаторе и обычно не шумят; сытые и ленивые, они лишь ворчат от скуки. А этот дикарь вопит во всю глотку. Улыбаюсь и натягиваю одеяло до подбородка. Оцеола, наверное, тоже его слышит, но не подает виду. Моя сестра лежит на кровати напротив меня. Глаза ее широко раскрыты, и она улыбается в темноте.

– Эй, Осси, ты здесь?

У моей старшей сестры в душе целые миры, но попасть в них можно не всегда – только в правильное время года и не при всякой погоде. Например, дорога туда открывается в летний дождь, в полночь, когда сестра ровно задышит, погружаясь в сон. Надо только задать нужный вопрос, перекидывая через разделяющую нас пропасть веревочный мостик, и успеть перебежать по нему, пока он не сорвался вниз.

– Осси? Мы тут одни?

Я вглядываюсь в шероховатую тьму. Вот стул, похожий на рогатого черта. Тусклый блеск террариумного стекла. Но Искусителя пока нет. Дьявольский дружок Осси еще не материализовался.

– Да, пока одни, – шепчет она.

Голос у Осси совсем не сонный. Она протягивает руку и гладит меня по плечу.

– Только мы одни, и больше никого.

Так оно и есть.

– Одни! – вместе восклицаем мы.

И я понимаю, что мы с Осси думаем об одном и том же. Кругом бескрайние болота, над которыми витают миллионы призраков, а в ветхом бунгало притаились две девочки в дурацких пижамах. Мы начинаем смеяться, радостно и немного нервно, впадая в греховное возбуждение. Обе чувствуем, что вовлекаемся в какую-то темную игру, хотя смысл ее нам пока неясен.

– А как насчет Искусителя? – чуть задыхаясь, спрашиваю я. – Ты больше с ним не видишься?

Вот черт! Опять эта загадочная улыбка, свидетельствующая о том, что Осси с грустью вспоминает те места, где я никогда не была и вряд ли когда-нибудь смогу их представить.

Осси качает головой:

– Нет, теперь это нечто иное.

– Что же? Ты больше с ним… – Я запинаюсь, пытаясь вспомнить ее собственное выражение. – Не сбегаешь? Да?

– Слышишь? – шепчет она, и глаза ее вспыхивают, как угольки в золе.

Гром стихает и лишь слабо рокочет вдали. В мокрое стекло что-то скребется.

– Он здесь.

Вообще-то одержимость Осси совсем не похожа на припадки, описанные в Библии, никаких потусторонних голосов и свиней, падающих с горы. Она не искрится и не говорит на мертвых языках. Ее дружки овладевает ею по-другому: вьются над ней, проникают в уши, рот и легкие и незаметно растекаются внутри, как болезнь или выпитая вода. Я вижу, как сестра постепенно преображается, чуть виновато, но с жадной готовностью. Осси покрывается испариной, тяжело дышит, зажимает рукой рот, в то время как другая ее рука исчезает под одеялом. Потом она чуть слышно стонет.