Ракитин

Семья Ракитиных перебралась в заново построенный дом на Черный хутор вблизи (1 км) от Смеловки в 1924 году. Смеловка – это одна улица, где жили местные жители, так и крестьяне из ближних к Смеловке хуторов, кого вынужденно при укрупнении хозяйств заставили сюда переселиться. До этого Ракитины жили в доме деда Удодова Тимофея в поселке Тарасовский (1 км от Смеловки) по улице Мира (дом стоит и поныне – Мира, 104). В Тарасовском Ракитины держали большое хозяйство – много скота и птицы, питались всегда хорошо. Во время обеда всегда на столе было мясо – телятина, говядина, свинина. Откармливали на осенний убой много птицы – гусей, индюков, уток. Кур забивали редко – они несли яйца. Птицы было так много, что сами не справлялись с осенним забоем и для этого привлекали знакомых, расплачивались с ними птичьими потрошками. Часть мяса родители сохраняли до лета солониной, часть продавали. Купцы приезжали прямо домой.

Во времена НЭПа семья Ракитиных «вышла на землю». По решению местных властей им было выделено 10 десятин земли под Бауловкой – участок недалеко от Смеловки. Тогда-то они и перебрались на Черный хутор. В семье Григория и Марии Ракитиных было 12 детей! Так что обрабатывать землю было кому. Рабочих рук хватало. Старшие братья, те кто уже отделился от отца и жил своей семьей, тоже помогали в работе с землей. Сельскохозяйственные орудия труда для работы на земле были отцом куплены, что – то нашлось дома. Плуги, сеялки, бороны и многое другое… Волы, лошади тоже были в хозяйстве. Сначала было трудно, а потом «процесс пошел». Правда, сил уходило много. И основная работа легла на плечи Матвея и старшего брата Сергея, родившегося весной 1908 года.

Матвей родился в декабре 1909 года. Он был высоким, худым, светловолосым мальчишкой. В Смеловке парнишка быстро подружился с местной молодежью, и стал ходить со старшими ребятами на их сельские посиделки. Собиралась в одном месте на улице. Матвей курил, участвовал в разговорах парней, играл в карты, щелкал семечки, смеялся шуткам, на девчат вообще не обращал внимания. Девчат, старших и младших, в нарядных платьях или в простых, скромных и не очень, вроде как и не было для него. Ни ненависти, ни интереса Матвей к ним не испытывал. К 20-ти годам (в 1929) Матвей стал душой этих вечеринок. Какой бы тяжелой не была работа днем, вечером ноги сами несли Матвея на игрища. Веселый, смешливый, дружелюбный. Он мог поддержать любой разговор на любую тему. Парни его уважали, к мнению его прислушивались. Девчата часто поглядывали с интересом, но ни одна не «зацепила» его. Матвей ко всем относился ровно, никого не выделял. Семья Ракитиных жила в достатке. Но Матвей высокомерным не был, знал, что достаток достается упорным трудом. В иных семьях не было мужчины – главного кормильца, и как бы не билась и не старалась мать, семьи еле – еле сводили концы с концами…

В 1929 году наиболее зажиточных крестьян по решению правительства стали раскулачивать. Попали в эту «мясорубку» и Ракитины. У них забрали землю, конфисковали сельхозинвентарь, скот. Отец подлежал высылке. Но вместо отца, ввиду его старости, были высланы Сергей и Матвей. Сергей поехал за Урал, а Матвей – в Белоруссию. Работал на деревообрабатывающем комбинате в Бобруйске. Никакой работы Матвей не боялся, с деревом работать он умел, все выполнял быстро и добросовестно. Десятники его хвалили. В еде Матвей никогда не был привередлив, поэтому не голодал. Да и спать на деревянных нарах быстро привык. Днем все было нормально, а вот ночью… Тоска разъедала душу, хоть волком вой…Матвей общался с земляком из слободы Дячкино. Охраны и большой строгости в содержании раскулаченных не было, поэтому они и приняли решение сбежать. Матвей понимал, чем рискует. При поимке могли прибавить срок лет 20, а могли и вообще убить…Но желание вернуться на волю было сильнее страха. Спустя год, они вдвоем и сбежали. Без документов было очень опасно передвигаться. Шли ночами, избегали людных мест. Не голодали. В деревнях находились сердобольные люди – давали кое- какую еду – картошку, сало, соления и хлеб. В родные места дошли благополучно, и Матвей вернулся домой. Ох и натерпелся же он сначала!…