Некоторые не попадут в ад

Автор

Страниц

170

Год

2019

Захар Прилепин – не только успешный писатель и обладатель престижных литературных наград, но и талантливый музыкант. Его произведения, такие как романы "Обитель", "Санькя", "Патологии", "Чёрная обезьяна", а также сборники рассказов "Восьмёрка", "Грех", "Ботинки, полные горячей водкой" и "Семь жизней", вызывают глубокие эмоции и особую атмосферу.
Одной из особенностей творчества Захара Прилепина является его спонтанность. Он признается, что его книги и рассказы появляются на бумаге независимо от его желания и планов. Аналогия с работой врача, который ведет сложные операции без потери сознания, или записывает свои ощущения при получении травмы, является весьма точной.
Великий русский поэт Александр Блок сказал: "Как страшно, ведь душа проходит, как молодость и как любовь". Захар Прилепин задает себе вопрос: куда делась из него самого его жизнь, вера и радость? Через свои произведения, он открывает нам свою душу и позволяет заглянуть в самые глубины человеческих переживаний и эмоций.
Захар Прилепин – уникальный и талантливый автор, оставляющий неизгладимый след в сердцах своих читателей. Получивший признание в литературном мире, он продолжает радовать нас своими произведениями, которые являются искренним отображением его жизни и мыслей.

Читать бесплатно онлайн Некоторые не попадут в ад - Захар Прилепин

* * *

До Бати было – рукой подать. Мы соседствовали.

Казарму нашему свежесобранному разведовательно-штурмовому батальону определили поздней осенью. Местом расположения стала разворованная в хлам ледяная гостиница, носившая имя чешской столицы и торта.

Гостиница действительно была похожа на старый, подсохший, надрезанный торт.

Скульптура солдата Швейка – слева от стеклянных дверей – располагалась почему-то посреди клумбы: словно солдат, не успевавший вернуться в расположение по нужде, побежал отлить на травку – и окаменел, настигнутый окриком небесного дежурного.

Только сейчас вспомнил – скажу, пока не забыл, потом уже не до них будет: в батальоне служили две чеха, добровольцы. Один – огромный, бородатый, совершенно бандитского вида, приписанный к группе быстрого реагирования, еле по-русски говорил, я поначалу думал – чечен; но нет, мне сказали: чех. Комбат назначил его следить за порядком, потому что наша ГБР реагировала в основном на залётчиков внутри бата; так эта орясина била своих совершенно безжалостно. Другой – мелкий, молчаливый, немного, кажется, бестолковый. Я всё собирался, встретив их на улице, пошутить: ваш, мол? – кивая на Швейка и показывая тем самым, что в курсе их национальных героев.

Это было бы трогательно, накоротке, интернационально. Я бы себе нравился в эту минуту; хотя делал бы вид, что хочу нравиться им, чешским ополченцам. Они бы потом, годы спустя, на самом склоне отседевших и осыпающихся лет, рассказывали бы своим веснушчатым чешским внукам, заметив портрет Швейка в учебнике по литературе: «…а вот у нас был командир – знал Швейка, подмигивал: “…мол, ваш?” – да и сам командир что-то писал, стишки то ли прозу, фамилию только его забыл, на Ленина похожа…»

«Командир погиб, дедушка?»

«Да, внучок, мы все погибли, я тоже погиб».

Хотя чехи Швейка, кстати, не очень любят – считают пародией на себя.

Но глядя на этих двух – чеха-громилу и тихого чеха, – ничего хоть отдалённо напоминающего солдата Швейка ни в одном из них разглядеть не мог. Если пародия – то не похожая.

…Многие месяцы проползали как ночные поезда – вроде, шум был, но тьма ж вокруг, ничего толком не разглядишь, только тревога, запах мазута, плохой сон; теперь оглянулся и вижу: так и не выказал чехам свою осведомлённость, начитанность, а заодно человечность.

Два батальонных года был занят, как ощенившаяся собака: метался, принюхивался, что-то вечно тащил в зубах, бессмысленно глядя скисшими от натуги глазами себе под ноги.

Собственный батальон оказался зверской заботой.

Чехи не помню, когда появились; сразу их не было.

Бо́льшую часть батальона составили луганские ребята. Многие пришли из личного спецназа Плотницкого – луганского главы, похожего на внебрачного ребёнка северокорейского генерала и заведующей продмагом брежневских времён.

Луганских я мало знал; а костяк батальона был нацбольский – нацболов знал получше, я сам был в молодости хулиган, нацбол, размахивал красным знаменем и кричал «Смерть буржуям!».

(Буржуи делали вид, что не слышат команды; не умирали. Нацболов сажали за решётку и при смутных обстоятельствах умертвляли куда чаще.)

Остальных в наш бат мы добрали из осколков других донбасских подразделений, перебитых либо разогнанных. Получился красивый, разномастный букет, я держал его в охапке: пахло русским полем, по которому прошёл беспощадный табун, всё сжёг, всё вытоптал, лютики-мои-цветики, одолень-трава.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: